24 февраля в пермском Театре-Театре состоялась премьера спектакля «Маскарад» в постановке Филиппа Григорьяна. Театральный критик Ольга Федянина выступила в качестве драматурга: сохранив фабулу пьесы Михаила Лермонтова, она постаралась вписать спектакль в контекст предшествующих постановок. Павел Руднев рассказал об этом калейдоскопе вычурных образов, за которыми скрывается взгляд на абьюзера из парадигмы XXI века.
Конечно, этот спектакль — декларация, эстетическая авантюра, манифест. И в этом можно найти как сомнительные черты, так и дельные, расширяющие представление о положении пьесы Лермонтова в теле русской культуры.
Обычно постановщик, интерпретирующий текст, доверяет ему. Он пытается в нем разобраться, сочувствуя автору. Но анализ, разумеется, не всегде требует сочувствия и вовлечения. Можно быть над материалом, разбирать, не присягая в верности. И даже, быть может, такая холодная температура исследования лишит его (исследования) пристрастия.
Спектакль Филиппа Григорьяна — это недоверие пьесе, это суд на ней. Кому-то это покажется цинизмом и самонадеянностью, кому-то опять же декларативным неразвивающимся высказыванием, кому-то серьезным размышлением о том, что изменились не только времена, но и наше отношение к проблеме преступления и наказания.
Недоумение — главная эмоция первого акта и начала второго. Но позже его сменяет понимание, разбор ситуации. Спектакль представляет собой странное видение. Он начинается с финала. Нина, мертвая, с перезанным горлом, лежит на полу. Всё. Неотвратимое, злобное убийство уже свершилось. Насилие наглядно. И так, в точке необратимости, сочувственно следить за логикой поведения Евгения Арбенина и сострадать ему уже становится тяжелее. Его путь ревнивца и мстителя врезался в кошмар.
Незвестный (Михаил Чуднов) — орудие возмездия в пьесе Лермонтова, — ходит как леший, в шерсти, с клыками и рогами, а во втором акте мы и вовсе попадаем в его Лукоморье, воображаемое логово зверя. Слуга Арбенина (Антон Девятов) — это киборг с гитарой. Воротила игорного бизнеса Казарин (Олег Выходов) выглядит как полковник только что из казармы, а вездесущего Шприха Сергей Детков делает мелким бесенком, стертой личностью в сандалиях, в обносках. В разрез с этим Нина и Звездич — Людмила Прохоренко и Степан Сопко, — выглядят прилично и картинно, как из музея (соответствующую мизансцену рисуют сценографы спектакля — сам Филипп Григорьян и Влада Помиркованая). В спектакле есть еще ряд изящных мюзикловых сцен, когда актеры явно переходят на язык самопародии. Забавно видеть, как приглашенный режиссер Григорьян, потешаясь над «светскостью» пьесы, показывает ее некоторые фрагменты в доброй, но явственной насмешке над основным репертуаром Театра-Театра — мюзиклами Бориса Мильграма, худрука пермского театра. Это выглядит как красивая буржуазная картинка, которая скрывает и лакирует злодеяние Арбенина.
С этой мешаниной, с дикими, вычурными образами смиряешься в тот момент, когда осознаешь главный перевертыш спектакля: режиссер заставляет зрительный зал смотреть на события из пьесы Михаила Лермонтова глазами Арбенина. И когда видишь, что Арбенин (Альберт Макаров) на большом экране играет в черно-красную игру с мертвецами и скелетиками, понимаешь, что он совершенно безумен, отравлен мономанией. Вот это страшно: мир глазами шизоида, маньяка-одиночки, для которого факты реальности мутируют в фантастические видения, в нужную ему перевернутую картину мира. Маньяк навязывает нам, зрителям, свою искаженную злобой и ревностью реальность, пытается убедить нас в том, что особенности его восприятия являются объективной картиной действительности. Все видят мир по-разному, у каждого восприятие сугубо индивидуально: весь вопрос — в праве это искаженное тоннельное восприятие передавать другому как норму. Подзаголовок спектакля: «хроника безумия».
Романтики, они были увлечены красотой и сложностью зла. Зло было антибуржуазно и эстетично, эротично и манко, одиноко и противопоставлено обществу. Индивидуальное зло воспринималось как оппозиция злу общественному — более зловредному. Клин вышибали клином.
Можно сказать, что в спектакле Филиппа Григорьяна происходит деромантизация Арбенина, его разоблачение. Зло остается злом, как его ни крась, насилие остается насилием, а в насилии, как известно, виноват только насильник. Не сложный он, этот лермонтовский герой, не прихотливый и не интеллектуализированный, а самый заурядный тиран и абьюзер, положивший жизнь женщины на алтарь своего безумия и своих античеловеческих идей.
Талантливый «Маскарад» талантливого Лермонтова берет своих читателей в полон, парализует нас, как и любое сияние гения. Пермский спектакль расколдовывает этакий стокгольмский синдром: нужно проговорить мысль заново своими словами, спрямить мысль до простоты, не сочиняя ничего избыточного. Арбенин — убийца собственной жены, он абьюзер, он преступник. И всё, точка. Оправдания не принимаются, потому что насилию не бывает оправданий.
Драматургом спектакля стала театральный критик Ольга Федянина. В содержательном буклете спектакля в беседе Ольги с Филиппом Григорьяном многое разъясняется. Взрослый Арбенин нравится молоденькому Лермонтову (пьеса написана поэтом в 20 лет), а как раз создателям спектакля не нравится. С точки зрения неподросткового сознания и сознания человека 2022 года, который, например, только что стал свидетелем чудовищного преступления профессора Соколова, нет основания доверять Арбенину и тем более оправдывать его действия. Для человека XXI века Арбенин, способный сказать своей жене: «В огромной книге жизни ты прочла // Один заглавный лист», выглядит исключительно как абьюзер, «душнила», эйджист. Арбенинское чувство морального превосходства мужчины над женщиной на сегодняшнее ухо невыносимо. Ольга Федянина, опираясь на труды выдающегося российского филолога Бориса Эйхенбаума, красноречиво показывает, что печатаемое в книгах четвертое действие «Маскарада» является по сути лишним. Оно скорее всего было написано Лермонтовым из желания угодить цензурному комитету, который упрямо не допускал пьесу до сцены (при жизни поэта этого так и не случится). В мучительном поиске компромисса с цензорами Михаил Юрьевич пишет целый акт, где уже после убийства Арбенин предстает глубоко страдающим, взывающим к милосердию. Федянина показывает, что, возможно, таков не был оригинальный замысел поэта. Пьеса изначально оканчивалась чудовищным злодеянием Арбенина, которому нет и не может быть прощения. После такого объяснения можно воспринимать пермский «Маскарад» как возвращение Лермонтову его замысла.
Альберт Макаров, в последние годы ставший заслуженно премьером Театра-Театра, в своем Арбенине продолжает линию изощренных, изворотливых злодеев: в арсенале Альберта и Калигула, и Креонт. Макаров изумительно играет сцену убийства Нины. Это не только циничный, хладнокровный убийца, холеный, опрятный, внешне благопристойный. Арбенин — изощренный садист, которому нравится убивать. Это для него сублимация карточной игры, отказавшись от которой, он перешел к криминалу. Убить играючи. В целый ритуал превращается процесс изготовления отравленного мороженого. Это шоу, эстетизированное зрелище. Отравив Нину, Арбенин малодушно поглядывает на часы, следя за временем, в ожидании, когда умрет супруга. Арбенин — не только шизоид, он человек, лишенный эмпатии, на него, окруженного своими видениями и грезами, искаженной реальностью, не действуют никакие аргументы. Апогея актерская игра Альберта Макарова достигает в момент произнесения реплики: «Я ж плакал! я, мужчина! // От злобы, ревности, мученья и стыда // Я плакал — да! // А ты не знаешь, что такое значит, // Когда мужчина — плачет!».
Сцена выявляет кромешный эгоцентризм Арбенина, наслаждающего своим гендерным превосходством: Нина уже отравлена, но мысль Арбенина, лишенная сочувствия, кружится только вокруг его персоны и его уникальных раритетных (в разрез с чувствами умирающей жены) навыков.
Невозможно не сказать еще несколько слов о труде Ольги Федяниной. Это особая форма функционирования театрального критика в производстве спектакля. Называя себя на немецкий манер «драматургом», куратор спектакля оказывается таким «сюжетчиком»-собеседником режиссера, следит за логикой действия и за вписанностью режиссерской мысли в общемировой контекст. Буклет спектакля, написанный Ольгой, — это содержательное пособие по лермонтоведению, где пермский спектакль вписан и в филологический контекст «Маскарада» и в его славную театральную историю. Любая интерпретация пьесы в конкретное время всегда выражает лучше это самое время, нежели даже свойства оригинальной пьесы. Через театральную трактовку с нами говорит само время, которое мы переживаем сегодня. Таким образом, куратор и драматург Федянина занимается очень важным делом: формируя серьезную и важную, культурологически обоснованную, содержательную подкладку спектакля.
Ту же функцию выполняет и выставка в фойе театра, которая монтируется в дни показов: на нескольких стендах увлекательный рассказ о теме женоубийства в фольклоре и мифологии, в кино и в литературе. Это выставка дает представление о том, как тема бытового насилия над женщиной циркулирует и видоизменяется в культуре, часто оставаясь не осмысленной и романтизированной, словно бытует в порядке вещей. Культура, одним словом, требует ревизии.
