26 мая на новой площадке Giper Loop в Москве прошел показ спектакля Binary Biotheatre «Бродячая. Бездомная. Дохлая собака» в постановке Василия Березина. Главную роль бездомной собаки исполнила Роза Хайруллина. О спектакле рассказал Макс Ломаев.
Giper Loop — новое пространство в Москве недалеко от Хлебозавода. Темный холл с неоновой подсветкой встречает голыми кирпичными стенами, украшенными картинами в примитивистской андрерграундной стилистике. Центральную площадь занимает бар — за ним темнеет вход в просторный бетонный ангар, где заранее установлена трибуна и стулья для зрителей, а к потолку прикручена настоящая машина — часть антуража площадки. Обстановка сочетает нарочитую непричесанность с модной айдентикой, как бы настраивая на характер независимого театра, работающего с андерграундной эстетикой и одновременно ее переосмысляющего.
Зрители заходят в зал и рассаживаются по местам. На импровизированную сцену (пространство в углу бетонного зала) дефилируют пять девушек, сплошь одетых в кожу и латекс — «элитные» собаки. Мерный скрип экстравагантных костюмов в такт шагам — первый ритм, появляющийся в спектакле; по большей части, именно ритмические структуры (или их отсутствие) станут главным двигателем действия и формообразующей матрицей спектакля.
Сюжет сорокаминутной постановки донельзя аскетичен — Роза Хайруллина, пребывающая будто в прострации, одетая в мятую белую накидку и вооруженная неморгающим отсутствующим взглядом (было бы уместно сказать что-нибудь про бездну) олицетворяет бездомную собаку. Вася Березин в синей робе — то ли бывший хозяин-мучитель, то ли просто случайный абьюзер, постоянно причиняющий боль героине, как физически, так и морально. Вышеупомянутый эскорт элитных собак, иногда высыпающих порезвиться на площадку, оркестр сбоку от сцены и бегущая строка на заднике довершают сеттинг.
Граница между ролью и актрисой крайне тонка — но в своей игре Роза не столько изображает собаку, сколько проникает в ее состояние, играет не существо, но ощущение. По словам режиссера, «это история про ненужность, про смерть, про верность, ожидание и наделение качеств собаки человеку». В описании к спектаклю Вася Березин вспоминает, как Роза могла терпеливо ждать его целый час, если он опаздывал на репетиции — вот и на сцене она олицетворяет какое-то перманентное ожидание, заполненное страданием и пустотой. Главная проблема лишь в том, что ждать нечего — это не-ожидание в не-бытии, отсутствие, нулевая субъектность.
Главным художественным приемом спектакля становится ритм — здесь он предстает во всем полифоническом многообразии, наполняя и опустошая жизнь героини, давая ей надежду или причиняя боль. На звуковом уровне он связан со стайкой заносчивых собак — их появлению всегда соответствует быстрая, живая музыка со свингом и джазовыми импровизациями в исполнении оркестра. Когда собаки покидают сцену, возвращается прежнее звуковое оформление — пустое, разреженное, с бесконечно тянущимися нотами и отсутствием перкуссии. Время, только что наполненное и живое, снова исчезает, оставляя пространство незаполненным.
Впрочем, жизнь героини тоже отмерена своим ритмом — ритмом страданий. В начале спектакля происходит долгая сцена — хозяин-абьюзер (Вася Березин) выносит на сцену по одному мешку, каждый раз уходя за ними в какое-то отдаленное помещение («Я ща, ща приду» — говорит он в начале, предвосхищая и усиливая страх). За каждым новым грузом он ходит все дольше — словно вот-вот этот цикл оборвется, и собака останется совсем одинокой.
В другой сцене он буквально ломает ей кости — в костюм Розы вшиты ветки, которые под руками хозяина издают ритмичный треск. Сцена происходит в полной тишине — героиня постепенно нагибается и оседает на пол, бегущая строка крутит беспристрастный текст из учебника по медицине («…тяжесть переломов обусловлена размерами поврежденных костей и их количеством…»), время скукоживается в промежутках между сухим хрустом палок-костей. Ритмы в жизни героини — контрапункт к музыкальным ритмам других собак, которым повезло больше. И все-таки они позволяют ощутить реальность времени — бесконечность страшнее.
На протяжении всего спектакля Роза Хайруллина хранит молчание. Ее движения медлительны и проникнуты недоверием, отсутствующий взгляд не выражает ни страха, ни интереса, ни боли. Из описания спектакля мы узнаем, что она боится заснуть, потому что заснуть для нее — значит умереть. Однако и с этим страхом она ужилась — сон (который, кстати, задает базовый ритм жизни) лишил ее последней структурной опоры, без которой она зависла в вечном небытии. Лишь в самом конце она произносит в зал первую и единственную фразу — еле слышно, вполголоса: «Если вы увидите его, скажите, что я по нему очень скучаю». Здесь безотчетная любовь к единственному существу в ее жизни сплетается с щемящим одиночеством. Здесь страх страданий пересиливает страх бесконечности.
