27 апреля в Театре на Бронной состоялась премьера спектакля «Таня». Это постановка Константина Богомолова по пьесе Алексея Арбузова — советского драматурга, чья фамилия сравнительно редко появляются на афишах сегодня. Павел Руднев рассказал о том, как можно ставить советские пьесы в наше время — и почему спектакль Богомолова с этой задачей справился.
Самое важное, что делает режиссер с пьесой — он ее десоветизирует. Лишает и текст Арбузова, и предметную среду (художник Лариса Ломакина) каких-либо определенных примет времени. На сцене, оформленной как всегда стильно-аскетично, конечно, можно найти довоенную мебель, но, собственно говоря, такую можно встретить и в современных квартирах. Прошло время, как мне кажется, ностальгических спектаклей по советской пьесе, равным образом, как и ядовито-саркастических по тому же поводу, соцартовских, а необходимость реабилитации советской пьесы очевидна: расставаться с культурным наследием нет нужды.
Легко заметить, что укорененность в быту конкретного времени скорее мешает сегодняшнему театру ставить чаще пьесы Виктора Розова, Алексея Арбузова, Людмилы Петрушевской, и это предмет для сожаления. Спектакль Константина Богомолова умещается в полтора часа, лишаясь некоторого количества персонажей, обстоятельств и сугубой привязки ко времени.
Более того: к концу спектакля по трансляции звучит, кажется, голос Смоктуновского, читающего пушкинское: «И снится чудный сон Татьяне...» Таким образом, здесь свершается довольно важное событие для истории театра: Татьяна Рябинина выхватывается из сонма героинь советского времени и обретает более классическое, более охватное пространство. (Впрочем, тот же намек был и в памятном спектакле Александра Пономарева в РАМТе в начале нулевых, хотя эта работа была как раз весьма плотно укоренена в предлагаемых обстоятельствах 1930-х).
Вместе с обликом женщины советского времени Таня на Бронной (работа молодой Анны Патокиной) лишается мелодраматичности, романтики, сказочности. Дважды героиня появляется с лыжами в руках, но это совсем не снегурочка в хрусталиках снега и не белоснежная изящная статуя. И вязаная шапочка ее — самая беспонтовая. Тут не до чеховской изящности, не до языковых тонкостей, которыми обычно наслаждаются в пьесе Арбузова, как бы из суровых 1930-х сразу устремляющейся к поэтике послевоенной оттепели. В интонациях Анны Патокиной — типичная для спектаклей Богомолова приземленная, будничная, усталая интонация. Нет и намека на колокольчиковые голоса Марии Бабановой, Алисы Фрейндлих, Ольги Яковлевой — легендарных исполнительниц этой роли в прошлом.
Таня в интерпретации Анна Патокиной — это женщина с тайной, которую спектакль не может и не хочет разгадывать. Таня — нераскрытая раковина, аномалия, не предоставляющая миру возможность разгадки. Актриса делает Таню невзрачной, тихой, без косметики и иной яркости. Это заколоченный внутрь себя мир. Таня, в первую же секунду увидав разлучницу Шаманову (Василиса Перелыгина играет ее яркой, смелой, телесно свободной хозяйкой своей жизни с дерзким ножевым взглядом и быстрыми, выверенными движениями), моментально все понимает и принимает проигрыш. Уязвленная, униженная своей судьбой героиня, женщина-потеряшка, не хозяйка своей судьбы. В одной из сцен Таня в шерстяных носках, в штанах и свитере садится на фронтально расположенный диван и словно бы утопает в нем: диван «проглатывает» маленькую фигурку человека, мечта которого раствориться в пространстве, занимать в нем все меньше и меньше места.
Сцену одиночества Татьяны, лишенной мужа, Константин Богомолов решает через молчаливое и статуарное сидение героини за столом, эмигрировавшей в свою вселенную. На экране — режиссерская ремарка о Тане, которая «пережидает тишину». Выразительная мизансцена подчеркивает и характер героини, и саму невозможность, потолок театра: не может он передать настолько внутреннюю жизнь человека, то, что между слов. Таня действительно загадка, и тем нас пленяет. Так вот тут театр расписывается в неспособности заглянуть внутрь человека и вербализовать его мучения. Эта неспособность — не вопрос ремесла, вопрос этики. Цельность, интровертность натуры — гарантия загадки, которую разгадывать хочется, но никогда разгадать нельзя.
Константин Богомолов так оформляет сцену потери ребенка Таней, что у не читавшего пьесу вряд ли сложится представление о вине героини. В пьесе Таня, не доучившись на медика, легкомысленно относясь к этой деятельности, не записала лекцию о дифтерите. Потеря сына Юрика — единственное, что связывало Таню с бывшим мужем Германом, — усугубляет вину Тани перед своей судьбой и заставляет ее меняться. Арбузов так строит социальный сюжет сталинской эпохи (женщина не должна быть домохозяйкой, человек ценен, прежде всего, своим «социальным пиджаком», уходить в мир дома и семьи, в комфорт нецелесообразно перед лицом будущих катастроф), что пьеса представляет собой мощный разворот в судьбе героини. Таня у Арбузова меняется полностью, переплавляет себя в котле индустриализации страны тотально: до такой степени, что даже странно, что героиню первого акта и второго зовут одинаково.
Ничего этого в спектакле не происходит — по крайней мере, наглядно. Что-то там про бациллу Лёффлера на экране написано. Богомолов словно лишает Таню чувства вины и права на изменение. Таня Анны Патокиной не меняется вообще — и это еще одно доказательство загадочности и цельности, неделимости ее натуры.
Со спектакля «Слава» по пьесе Виктора Гусева в БДТ Богомолова интересует тема повседневного тихого героизма. Героизма, который стал бытом, обыденностью. Пожалуй, и в «Тане» эта тема снова беспокоит режиссера. Он делает Таню Рябинину слабой героиней и слабой женщиной, лишенной не только духа соперничества и борьбы, но и подгоняющей этот дух вины. Но тем ценнее в спектакле кульминационная сцена: сцена героического усилия Тани. Она решается пройти в пургу тридцать километров на лыжах, чтобы спасти чужого ребенка, раз не спасла своего. И Тане это удается — единственное, что ей удается в этой жизни. Вот это, прежде всего, заботит и интересует режиссера: как обыкновенный слабый человек внезапно и спонтанно решается на не характерный для себя поступок, как, быть может, всю жизнь человек созревает для одного-единственного рывка. Что такое поступок и как он рождается?
Сценический финал спектакля Театра на Бронной связан с темой одиночества Тани, осознанного и вынужденного. Быть тотально одиноким, «укрывать душу от просмотров», как сказал поэт, — вот путь Тани. Арбузовскую пьесу Богомолов усиливает своим стихотворением «Пасха», воспроизводимом на экране и умеющим нечто общее с пьесой только в части зимнего колорита. Надо сказать, стихотворение сильное. «Пасха» заканчивается такими строчками: «Мы останемся вдвоем / Мы со мной теперь живем». Вот дальнейший, постгероический путь Татьяны — обреченность на одиночество и безмолвие.
