Под конец сезона Большой театр представит самую монументальную оперу из славной "русской коллекции": "Хованщину" Модеста Мусоргского. На фасаде Большого уже висит рекламная падуга с суриковским "Утром стрелецкой казни" и аршинными цифрами: 7, 9, 16, 18, 19, 21 июня. И Мусоргский, и Суриков думали об одном: Россия – страна раскола и разброда, где народ конфликтует с властью, а власть унижает народ. Сюжет из 1682 года демонстрирует духовную силу и национальный фанатизм в смешении с неверием и подлостью. Преследуемые староверы, которых Мусоргский этнографически изображает "с книгами на головах", устраивают в финале бунтарское раскольничье самосожжение, а пришлые люди, греясь у пепелища, стонут: "Ох ты, родная матушка Русь… Кто же теперь тебя, родимую, утешит, успокоит?" Постановка "Хованщины" во все времена носила острый политический характер.

Русские оперы кажутся иностранцам такими сложными по музыкальному языку, что их за исключением трех-четырех произведений, нечасто ставят на ведущих мировых сценах. Парадокс в том, что “Хованщина” Мусоргского — опера, наиболее отличная от европейских образцов, - входит в число самых популярных в мире.

Триумф начался в 1908 году с парижской премьеры на сцене "Гранд-опера". Тогда Дягилев, готовивший почву для “Русских сезонов”, привез в Париж постановки неизвестных французам “Бориса Годунова” и “Хованщины” в роскошных декорациях Александра Головина. Главные роли в обоих спектаклях исполнил Федор Шаляпин. С тех пор Мусоргского стали называть русским Вагнером.

Решив написать произведение на историческую тему, композитор обратился к событиям XVII века. Основу сюжета составили перипетии заговора предводителя стрельцов князя Ивана Хованского, задумавшего свергнуть молодого царя Петра I, посадить на престол своего сына Андрея и вернуть Руси старую веру. С политической линией переплетена история любви раскольницы Марфы к изменившему ей Андрею Хованскому.

Как и в случае с “Борисом Годуновым”, совершенная историческая достоверность и психологизм (позволившие на протяжении всего советского периода считать Мусоргского реалистом) сочетаются в “Хованщине” с масштабным символизмом. Вышел эпос о судьбах рода человеческого, неминуемо гибнущего, когда люди отступают от христианских добродетелей, но спасающегося Божьим промыслом. Этой мысли, пронизывающей все многочисленные драматические ситуации оперы, подчинена и музыкальная логика. В основе самых “реалистичных” эпизодов лежат мотивы духовной музыки. Мусоргский даже цитирует темы православных служб.

Автор умер, не успев сделать оркестровку своей уникальной оперы. Его ближайший друг Римский-Корсаков привел в порядок оставшиеся материалы, сделал оркестровку и дописал по наброскам Мусоргского последний акт. И Стравинский, и Равель, и Шостакович позже делали свои варианты инструментовки партитуры. Премьера версии Римского-Корсакова состоялась в 1886 году на частной петербургской сцене. В этой редакции опера исполнялась большую часть ХХ века, пока не появилась обработка Шостаковича. Яркая и трагическая, во многих деталях более близкая музыкальному языку Мусоргского, она, однако, в корне расходится с главной идеей автора “Хованщины”. Шостакович сугубо музыкальными средствами подчеркнул леденящий ужас ХХ века, открывшего способы сделать с человеком и целыми народами все что угодно, не оставляя надежды на спасительное вмешательство Бога. В сцене смерти Хованского, заколотого в собственном доме, слышится жуткий свист, будто за душой заговорщика пожаловал сам сатана.

Из уважения к Шостаковичу Большой театр ставил “Хованщину” в его редакции середины 90-х. Но спектакль дирижера Мстислава Ростроповича и режиссера Бориса Покровского, перегруженный прямолинейными политическими аллюзиями, не удержался в репертуаре. Теперь Большой возвращается к "правоверной" редакции Римского-Корсакова, которая впервые (!) прозвучит без купюр, сделанных в советские годы.

На нынешнюю постановку приглашен петербургский режиссер Юрий Александров, который обещает соединить модные средства современной оперной режиссуры с традициями Большого театра. Александров, глава собственного театра "Санктъ-Петербургъ-опера", режиссер Мариинского театра (именно ставил здесь "Семена Котко") и лауреат многочисленных "Золотых Масок", пожалуй, выходит сегодня на первый ряд в иерархии оперных постановщиков. Приглашение петербургского фаворита в Москву, в Большой театр, конкурирующий с Мариинским, - дело взрывоопасное, рисковое, но и делающее честь нынешней дирекции ГАБТа. Риск состоит еще и в том, что Александров в последнее время проявлял себя как убежденный западник, которому концепция Шостаковича, думается, была бы ближе, чем "национальная идея" Мусоргского и Корсакова. Но эта конфликтность мировоззрений, возможно, как раз и нужна для того, чтобы взорвать традиционную сцену Большого, на глазах меняющуюся к лучшему.