Кама Гинкас начинает спектакль о Марке Шагале с фразы о «лайцанах» – шутниках-насмешниках, любящих посмеиваться над Торой, подвергающих едкому сомнению все серьезное и намеренно глубокое. Шутников в еврейской общине Витебска, где провел детство Шагал, видимо, было очень много: Гинкас изображает местечковую жизнь запредельно местечковой. Здесь, в царстве курей, коров и пучков морковки, серьезные мальчики с пейсами и огромными книжками под мышкой выглядят крайне комично.
Расставаясь с родиной и уезжая в Париж, Шагал расстается и со своей женой, своей Субботой. А когда вздумает вернуться, увидит последствия геноцида и разрушенный быт. За шутки и вольный нрав расплачиваются слезами. На спектакле Гинкаса сперва очень-очень весело, а затем очень-очень грустно. И совсем тоскливо в финале: когда спятивший реббе приведет народ свой в Палестину, где текут «молоко и мед». Реббе скажет, а ему в ответ насыплют на помост груду тяжелых камней: выращивайте хлеб, живите в мире! Ни мира, ни покоя, ни мягкой земли: возвращение в землю обетованную приравнялось к изгнанию. Финал получился у Гинкаса злым, но следы мизантропии распространились и на весь спектакль. Легко увидеть «за каждым домом в Витебске» не только Бога, но и дьявола, ужас и мрак жизни, злобу. Самый сильный фрагмент – избиение младенцев под холодную музыку Depeche Mode «Personal Jesus», «избиение» пластиковых кукол.
Спектакль – серия этюдов не столько живописных, сколько психологических. Он распадается на кадры, на нарезанные эпизоды, соединить которые может только сама жизнь – раздробленная, конфликтная, нелегкая в своем непостоянстве. «Сны изгнания» запоминаются благодаря красивым, искусным образам: невеста с оплывающей свечой на голове, пустая огромная шинель, белые усики от молока, звери, вырезанные из картона.
Кама Гинкас о своем спектакле
– Можно ли «Сны изгнания» назвать новаторским спектаклем?
– Это продолжение моих многолетних поисков театра без пьесы. Я ставил прозу, исторические документы, стихи, в «Полифонии мира» на Театральной Олимпиаде ставил саму музыку… На сей раз я поставил… ну, не совсем картины Марка Шагала, а, скорее, впечатление от них.
Шагал – абсолютно не сюжетный художник, а театр предполагает сюжетность, психологию. Шагал работает с плоскостью. У него, как правило, нет перспективы, нет визуальной глубины. Все его персонажи как будто вырезаны из бумаги или картона, они всегда немножко позируют. Все это очень интересно и очень трудно – передать в театре плоские фигуры.
– Должен ли зритель понимать картины Шагала или знать Ветхий Завет?
– Как раз хуже с теми, которые слышали о Ветхом Завете и знают, что был такой художник Шагал. Знание мешает. В Ницце существует музей Шагала, который он сам построил. Пока он был жив, запрещал экскурсоводам говорить что-то про свои картины. Следил, чтобы вообще не было «провожатых». А когда приходили дети с «училками», которые пытались объяснить картины, то он толстой палкой стучал об пол, чтобы дети ничего не слышали.
– Помешал ли новый спектакль выпуску последней части вашей трилогии по Чехову?
– Нет, не помешал. «Скрипка Ротшильда» в немалой степени будет моноспектаклем. Персонаж не уходит с площадки в течение двух часов и должен переживать большие внутренние потрясения. Двое крупнейших артистов уже отказались от такой нагрузки. Но спектакль будет выпущен обязательно. В январе будущего года. Премьера должна состояться не в Москве, а в далекой, очень «престижной» стране, где мы должны по договоренности сыграть шестнадцать спектаклей.
– Можете ли вы сформулировать, что такое театр Гинкаса?
– Меня интересует постоянное наличие в театре несомненно условного, игрового, шутейного, анекдотического начала и каких-то насущных, глобальных, острых проблем жизни. Я не могу рассказывать ни о чем волнующем меня, не валяя при этом дурака. Но при этом не могу просто валять дурака, потому что я не совсем веселый человек.
