Со сцены Студии театрального искусства прозвучали записи, наброски и черновики Чехова.

Сцена из спектакля «Записные книжки»

Театр Сергея Женовача появился под изумленные восторги публики, и по всем законам жанра бурные эмоции по его поводу уже давно должны были улечься. Пять лет, как никак. Сколько можно изумляться? Но сначала его актеры сводили с ума своим нездешним очарованием, строгостью и обособленностью литературных героев позапрошлого века, словно ступивших прямо с хрупких коричневатых страниц. Потом для них построили дом — и все снова ахнули: герои и героини очутились в старинном кирпичном театре, с деревянными полами, тяжелыми столами и венскими стульями, запахом яблок и книжными шкафами, где книги никогда не пылятся, потому что их — читают. И в этот дом стали приходить гости, не менее удивительные, чем хозяева, — у Студии театрального искусства самые красивые зрители в Москве.

Здесь ставят классику, которую не все помнят. Извлекают на белый свет очередной томик, бережно сдувают с него прах времен и священнодействуют над каждым словом. Ни хулиганства, ни эпатажа, ни биомеханики — театр, старомодный до неприличия, который умеет прикоснуться к душе. Но вместе с тем — театр успешный, даже модный.

И вот после целого сезона, накормившего театральную столицу юбиляром Антоном Павловичем почти до отрыжки, после собственного прошлогоднего Чехова (недавняя премьера театра — инсценировка повести «Три года» об эфемерности семейного счастья) «женовачи» умудрились Чеховым удивить.

Записные книжки драматурга — это любопытнейший документ, приводящий в экстаз литературоведов и, прямо скажем, производящий куда менее яркое впечатление на непрофессиональных читателей. Что, в общем, понятно — обрывки фраз, наблюдения, острые словечки и наброски сюжетов для посторонних глаз явно не предназначались. И хотя записные книжки — это все-таки не телефонная книга, задача слить в единое сценическое целое крошечные обрывки пусть и гениальной мысли представлялась невероятной.

Невероятным же оказалось воплощение. Сергей Женовач вместе с участниками спектакля скрупулезно классифицировал черновики по сюжетам — о болезнях и эмансипации, о сне и обжорстве, о пьянстве и о супружестве — и превратил их в обрывки фраз из застольной беседы, которая течет столь естественно и непринужденно, словно рождается тут же, за длинным обеденным столом, на веранде, под белыми полотняными занавесками (декорация, разумеется, Александра Боровского). Именины, поминки, хмельная болтовня и любовный шепот, шуточки о женской природе и национальном характере, анекдотцы из семейно жизни и актерской среды, ну и философствования, конечно, куда без них. Некоторые фразы, особенно меткие, вызывают взрывы хохота в зале. За столом — вся труппа театра, в светлых костюмах и платьях в пол, как положено. Закусывают, смеются, замолкают, плачут, убегают за сцену танцевать, оставляя пару пьяненьких гостей, возвращаются по одному, по двое. Каждому из них выделен определенный набор вполне бессвязных фраз и — один образ, который каждый из артистов этой несравненной труппы выводит до последней точки. Суровая вдовушка Марии Шашловой, избалованная актриска Мириам Сехон, уважаемый человек Алексея Верткова, пьянчужка Ольги Озоллапини, официант-озорник Сергея Пирняка и все остальные — лаконичны и сложны одновременно. Эта разношерстная компания заманивает в свой уютный мир, в свой длинный разговор, угощает водкой, а потом и вовсе увлекает всех в фойе, есть мороженное. Антракт.

Сцена из спектакля «Записные книжки»

 Во втором акте веранду окутывает вечер и поливает дождь. При свете лампы за самоваром беседа меняет тональность, становится более размеренной и меланхоличной. На смену анекдотам и афоризмам приходят целые истории, чеховские рассказы, печаль и разочарование. А вместе с ними и вполне понятный вопрос зрителя, которого перестали развлекать, — и что же? Скорее, впрочем, риторический, потому что сколько-нибудь внятный ответ на него современный театр дает крайне редко. Великолепная инсценировка, безупречная игра, эстетическое совершенство «Записных книжек» — и этого было бы довольно. Но Сергей Женовач завершает свой спектакль не финальным аккордом, а целой симфонией.

Веранда Александра Боровского со всеми чаевничающими гостями, чашками, самоваром и занавесками вдруг начинает опускаться под сцену — медленно и неотвратимо. Перекрестье верхних балок, симметрично повторяющее рисунок перил, оказывается не простым украшением, а точной копией нижней веранды — только без стола, занавесей, венских стульев, без горящей лампы. С пустой бесприютной веранды актер в ночной рубашке (блестящее исполнение Игоря Лизенгевича, пришедшего в труппу год назад) читает чеховского «Студента», коротенький рассказ, вмещающий два века истории человечества и бездну человеческой души. Студент поздним холодным вечером в страстную пятницу пересказывает двум случайным безграмотным бабам историю тройного отречения Петра и притча волнует тех, словно драма, разыгравшаяся у них на глазах. Студент ощущает в этот момент непрерывную связь времен и к нему приходит вера в осмысленность бытия.

Сергей Женовач и его актеры протягивают нити, которыми Чехов связывает прошлое с настоящим, к нам, в будущее. Зритель, которого заманили в полуторасталетний дом, рассмешили вековой свежести остротами, опечалили горем давно умерших людей, внезапно стал звеном цепи событий, которые начались до времен и продолжатся после. И кого-то это безотчетно растрогало, как чеховских баб, а кто-то задумался и жизнь показалась ему «восхитительной, чудесной и полной высокого смысла», как чеховскому студенту. В любом случае — театр сделал свое дело.