Леонид Ярмольник возвращается на сцену, чтобы сыграть вместе с Сергеем Гармашем в спектакле «С Наступающим!». Интервью на эту тему актер дал журналу «Ваш досуг».


Михаил Громов — Сергей Гармаш, Кирилл Цандер Леонид Ярмольник, Бельский Николай Попков

Леонид, правда ли, что пьеса писалась специально для вашего дуэта с Сергеем Гармашем?
Да. С Сережей мы стали плотно общаться после съемок фильма «Любовник», где его партнером был наш друг Олег Иванович Янковский. В свое время мы хотели найти материал, который можно было бы сыграть на сцене втроем. Как-то я поделился этой идеей с Родионом Овчинниковым, режиссером и педагогом Щукинского училища: мы с Гармашем такие разные, можно сыграть на разнице характеров, темпераментов. И через полгода Родион написал замечательную пьесу о людях, которые не виделись двадцать лет и случайно встречаются под Новый год.

Почему для постановки выбран «Современник»?
Галина Борисовна Волчек, которую я очень люблю, давно приглашала меня сыграть у нее в театре. И вот я согласился на главную роль в спектакле по роману Башевиса Зингера, который ставит сейчас Евгений Арье. Но вопросы, которые я на репетициях задавал режиссеру, не находили ответов. Евгений мне тактично объяснил: ему надо, чтобы актер подчинялся, не задавая вопросов, — потом поймешь! А я такой занудный, как больной на операционном столе, который все хочет знать: «Где вы сейчас режете? А когда зашивать будете? А вы достали оттуда то, что надо?» И мы разошлись. Пьеса Родиона Овчинникова пришлась очень кстати, он же взялся ее ставить. Поскольку Родион не диктатор, мы с Гармашем все время лезем в его работу, мешаем, иногда оказываемся правы. Спорим до хрипоты, но после репетиций понимаем, что это — кайф.

Когда вы последний раз работали на театральной сцене?
Году в 83-м, в Театре на Таганке. Тогда у меня было несколько спектаклей — «Мастер и Маргарита» (сначала играл Азазелло, позже — Коровьева), «10 дней, которые потрясли мир», «Час пик» и «Турандот, или Конгресс обелителей» Брехта.

А почему с тех пор не тянуло в театр?
Сегодня в Москве идет всего 3–4 спектакля, где артисты получают настоящее удовольствие, — я белой завистью им завидую. Иногда завидую Маковецкому, Гармашу, Хабенскому. Но чаще, сидя в зрительном зале, думаю: «Какое счастье, что я не работаю в театре». В кино я могу не делать то, чего не хочу.

В фильме Германа «Трудно быть богом» вы десять лет делали то, что хотели?
Я-то думал, что мы за 2–3 года снимем! С какой бы любовью и интересом я не относился к Алексею Герману, нельзя десять лет снимать одно кино. Я не мог месяцами репетировать довольно простые сцены. Ходить по одной траектории в гриме, в костюме, с вонью, грязью, водой — Герман требовал, чтобы репетиции шли в боевых условиях. С годами я устал. У меня было два или три дублера. Они репетировали вместо меня, потом я приезжал и снимался. Но в кино в каждом кадре, где есть Румата, — это я, реальный.