В МАМТе представляют премьеру волшебно красивого балета «Русалочка», созданного знаменитым гамбургским хореографом Джоном Ноймайером.
Хореограф Джон Ноймайер давно причислен к лику классиков. Как только стало возможно, русские театры наперебой кинулись к нему с просьбами о постановках или переносе уже готовых спектаклей на свою сцену. Мэтр вразнос не пошел. Его одноактовку показывали в Мариинском, по одному не новому спектаклю получили Большой и МАМТ. Но Музыкальный имени Станиславского танцевал «Чайку» Ноймайера с таким упоением, что хореограф решился на продолжение связи, и теперь грядет долгожданная премьера «Русалочки» по сказке Андерсена.
Восхвалять ее первоисточник — занятие убогое, ведь философский подтекст этой нежной и грустной сказки очевиден даже детям. Ноймайер вдохновился им по заказу Датского Королевского балета к юбилею великого сказочника, для страны, где Андерсен стал национальным достоянием. И вослед датчанину увидел в образе Русалочки символ невоплотимой мечты, такой же прекрасной, как и обреченной. Трагичная немота героини давала много возможностей для балетных решений, а абсолютная незашоренность Ноймайера в сценографии сделала спектакль по-настоящему волшебным — и декорации, и костюмы мэтр придумывал сам.
Отдельно стоит сказать о причудливости связей. Музыку к балету по заказу самого Ноймайера написала Лера Ауэрбах, уроженка города Челябинска, подростком уехавшая из России и ставшая успешным композитором. Да, у нас ее имя публике неизвестно, тем любопытнее услышать, чем она привлекла крайне требовательного к музыкальной составляющей спектакля мастера. Русских зрителей удивит вмонтированная в партитуру песенка «Цыпленок жареный...», но композитор сочла, что это прекрасная иллюстрация к миру человеческой пошлости, с которым Русалочке никогда не ужиться. Композитор своими средствами поддержала идею Ноймайера о том, что Русалочка не вписывается никуда — ни в морскую среду, ни в мир людей.
Потому хореограф делает границу между этими двумя мирами подвижной, синий цвет моря переходит в синий цвет воздуха, и их очертания размыты, а под верхним колосником «плавают» игрушечные корабли, могущие в мгновение ока утонуть в пучине. Гениально просто Ноймайер придумывает и рыбий хвост Русалочки — струящуюся ткань, скрывающую стопы в пуантах. А вот когда Русалочка ценой жестокой жертвы обретает пару ног, «рыбий» костюм с нее сдирают, словно кожу. Первый же шаг дается ей с такой болью, что она падает в инвалидное кресло.
Сюжетная линия остается без изменений, и все извивы истории о роковой ошибке Принца и отчаявшейся Русалочке сохранены. Однако Ноймайер ввел в спектакль некое подобие кинематографического камео: он обрамляет действо историей Поэта, который сначала выдумывает Русалочку, а в финале встречает ее на звездном небе. Вряд ли хореограф старался не расстраивать впечатлительных детей, тут другое. Он просто намекнул, что идеальный образ остается идеальным, а смерть правильнее всего воспринимать как переход из земного бытия в другое пространство. Если кто-нибудь когда-нибудь скажет вам, что для балетной сказки это слишком тонкая мысль, отправляйте его в Музыкальный театр имени Станиславского.
