Сразу после Ленкома «Пера Гюнта» столичной публике представил ЦДР. Здесь великую пьесу о норвежском блудном сыне поставила вдова Алексея Казанцева художник Наталья Сомова. VashDosug.ru попытался разобраться в достоинствах обеих версий.
Сцена из спектакля «Пер Гюнт» театра «Ленком». Пер Гюнт — Антон Шагин, Осе — Александра Захарова
Так совпало, что ибсеновский «Пер Гюнт» заинтересовал одновременно и легендарный Ленком, и ЦДР. Разумеется, после громкой и красочной премьеры в захаровском театре интереса к новаторской постановке Сомовой наблюдается немного. А зря. Спектакль получился удачный. Даже учитывая тот факт, что антураж здесь ликвидирован вовсе, и медийные лица в программе не значатся. Создатель театра Алексей Казанцев задумал «Пер Гюнта» еще 30 лет назад, однако замыслу суждено было воплотиться в работе его супруги художника-постановщика Натальи Сомовой. В отличие от ленкомовского мэтра, за главную идею Сомова взяла не бунтарство мальчишки-мечтателя, а поиск своей дороги человека в общем-то заурядного, в финале опустившегося. Любовная линия, связанная с Сольвейг здесь приглушена, все внимание — Перу. Его характеру, поступкам, душевным исканиям и конечному раскаянию.
Что касается сценографии, то она крайне скупа. На маленькой сцене только некое подобие лифта из железных прутьев (на нем Гюнт разъезжает по мирам вселенной), железный же балкон (на котором он оставляет Осе), и дверь, откуда появляются его грехи и страхи. Даже такая масштабная сцена, как кораблекрушение, решена при минимуме затрат. Все рушится «в бездне волн», и сцена проваливается вниз (как душа Пера Гюнта в преисподней). Оригинальная музыка Владимира Нелинова не имеет ничего общего с Григом, процитированным в Ленкоме. Никакой услады уха — только скрежет, стон и шорох. Кривая дорожка — немелодичная музыка.
Сцена из спектакля «Пер Гюнт» ЦДР. Пер Гюнт — Александр Сомов, Ингрид — Ярославна Свирская
Проблемы, которые Сомова ставит в спектакле, как говорится, из разряда вечных — о духе, о жизни, об идеалах, грехах и Боге. Если Ленком взял за основу сказочный морок и лихость невзрачного «мюнхаузена», то ЦДР — философию богоборчества. Александр Сомов, играющий Пера Гюнта, в отличие от Антона Шагина, наделен той необходимой степенью красивости, которая нужна его герою по определению. Ведь Пер мнит себя царем. Для этого у него есть все — статность, горящий взор из-под черных вихров, яркие лозунги о великом себе, наконец, обожание женщин. Первая из их числа — его мать Осе. В Ленкоме, у Александры Захаровой Осе — карикатура на крестьянку, живую, сильную, могущую дать отпор и вставить резкое словцо. У Сомовой — Елена Соловьева играет Осе нестарой еще любящей женщиной, которая и журить то сына не умеет, только боготворить. Ей присуща необъяснимая нежность образа и обаятельная вкрадчивость речей. Однако и она для Пер Гюнта «человеческий материал». Он запросто оставляет ее, без капли раскаяния или сожаления (какие заметны, к примеру, у Шагина). Впрочем, Пер оставляет так же и всех остальных. На кривом пути его случается Сольвейг, Ингрид, пастушки, Анитра и прочие знакомые все лица. И ни одна не остается в его сердце. Сомова сделала гюнтовский любовный поиск максимально современным. Однако эротические сцены не выглядят пошлыми, они изобретательно решены и необходимы для раскрытия образа человека без принципов и идеалов. В конце концов, весь мокрый от любовных потуг, Гюнт бежит их, поняв, что не такого владычества ему надобно. В царстве троллей (никаких ленкомовских хохм и аллюзий) он было готовится стать царем, но узнав, что для этого ему придется выколоть глаза, сбегает. Деградация продолжается. Даже (опять же в отличие от ленкомовской) «сомовская» Анитра Гюнта не завораживает, а ловко дурит, оставляя без гроша в кармане. И сумасшедший дом в конечном итоге не пугает, а наставляет на путь истинный.
В финале, а вовсе не в самом начале, как у Захарова, Гюнт встречает пресловутого Пуговичника. В этом спектакле он практически мессия. Он открывает Пер Гюнту глаза на самого себя, на тот факт, что новым Фаустом быть ему не суждено. Кроме того, «самим собой герой никогда и не был». Истосковавшийся по истине Пер Гюнт пытается было спорить, но проигрывает. Точнее понимает, что проиграл. И колесо фортуны для него остановилось (Пуговичник показывается на сцене вместе с плавильной ложкой, перевернув которую так легко узнать в ней это самое колесо).
Заканчивается все по Ибсену — встречей Гюнта и верной Сольвейг. Однако — как будто назло ленкомовской развязке с ее красивым любовным лепетом престарелых влюбленных — сцена кажется лишней. Здесь к итогу герой уже пришел, когда после общения с Пуговичником встал на путь покаяния. У Сомовой побеждает Бог и истина, у Захарова — любовь. Собираясь на «Пер Гюнта», зритель волен выбрать, что ближе лично ему.
