«Руслан и Людмила»: признак оперы

Обновленную историческую сцену Большого театра дважды откроет режиссер . Это же надо умудриться: 28 октября — торжественный гала-концерт в его постановке, а уже 2-го у него здесь же премьера оперы Глинки «Руслан и Людмила». Не всякий управится.

Суеверность Чернякова с годами усугубляется. Странно говорить про него «с годами» — кажется, совсем недавно он был просто типичный театральный фанат, не пропускавший ни одной премьеры. И вот уже — известный во всем мире режиссер. Но разговоров о будущих спектаклях не любит все больше. Тем более две позорные истории на счету, когда обещал до последнего — и не поставил. Одна — «Синяя птица» Метерлинка в МХТ к 100-летию ее мировой премьеры. Вторая — «Человек в футляре» на Чеховском фестивале. То есть натянул носы самим Олегу Табакову и директору Чехов-феста Валерию Шадрину! Что называется, край. И ведь прощают. Простишь тут. Некоторые сцены из его спектаклей стоят перед глазами. В спектакле «МолодойДавид» (мировая премьера оперы В. Кобекина на ветхозаветный сюжет; Новосибирский театр оперы и балета, 1998) уход из жизни юного Ионафана выглядел так: болтая ногами, герой сидел задом наперед на уезжающей телеге. Витало невыразимое ни словом, ни даже музыкой ощущение Смерти. Это вам не то что картинно трепыхаться в предсмертных конвульсиях, да еще арию голосить. А как страшно тащили райские птицы Сирин и Алконост сани с коченеющей Февронией в Мариинской постановке «Китежа» (2000) — такое генетическое воспоминание о ленинградской блокаде. Трудно предположить, что поняли в этом заковыристом спектакле американцы, но торчали же в очередях в Метрополитен-оперу, когда Мариинка привезла туда этот первый большой «настоящий» Митин спектакль. Такой ставят раз в жизни. Как бы возродить его?.. Вспоминается и мариинский «Тристан и Изольда» (2005). Заглавные герои, унесенные своей любовью, вдруг обыденно переступали порог черной сценической коробки, и вся декорация поворачивалась к ним и к залу изнанкой — ты становился словно бы единственным свидетелем происходящего. (Сам режиссер выражает эту мысль так: «Я отвожу каждому зрителю отдельную герметичную роль подглядывающего человека».) Таких впечатлений он дарит десятками. У Чернякова теперь по две, а то и больше оперных постановок за год. На лучших фестивалях, в крупных театрах. Это много для человека, не считающего себя скородумом. Особенно его ценят в Германии, где театр испокон веков плюет на условности — лишь бы не штампы.

Но на каждый такой спектакль надо осмелиться. Любимый метод — накачаться значимостью темы, а потом изводить себя самого и всех вокруг, чтобы наконец заискрило. Поэтому пока Черняков не вгрызется в материал, не поживет мысленно в шкуре каждого героя, не расставит в своем воображении каждую детальку — к артистам не выйдет. Перед «Сказанием о невидимом граде Китеже» ездил морально укрепляться на озеро Светлояр. Перед «Диалогами кармелиток» Пуленка (Баварская опера, 2010) — в монастырь в Компьен, смотреть статуэтки, которые монашки целовали перед гильотиной. Его постановка «Евгения Онегина» в Большом театре (2006) окончательно расколола публику на традиционалистов и интеллектуалов-пижонов. Одним подавай зипуны с березками, другие всему предпочитают остроумные аллюзии и изощренные перелицовки либретто. Галина Вишневская, неформально возглавившая первых, из-за Чернякова громко и навек поссорилась с Большим. Тем временем поклонники режиссера ездят по миру на его премьеры, выискивая в интернете авиабилеты подешевле. Бывает, за рубежом он ставит русскую классику так, как никогда не посмел бы сделать это в России. Скажем, после такой «Хованщины» (один из его самых любимых спектаклей), какая в 2007 году шла в Баварской опере, Большой театр просто закрыли бы президентским указом. Но и его московские работы — действительно всегда провокация.

Ведь все-таки Ленский — не совсем зануда с портфелем, случайно застрелившийся из охотничьего ружья. А Дон Жуан — не Чайльд Гарольд, изнывающий от пошлости окружающих; он скорее сам пошляк, разве нет? Иногда даже мелькает мысль, что в современном оперном театре музыку от одного спектакля анекдотически лепят к другому. Берешь «Тоску» и накладываешь на нее «Пиковую даму». И пусть Скарпиа будет типа Гремин, Лиза заколет Старую Графиню фруктовым ножиком, а Каварадосси сойдет с ума в игорном доме, потому что Лиза бросится с Башни «Федерация», думая, что его расстреляли братки. Чешите в затылке на здоровье! Если бы такое поставил обезумевший Черняков — нашлись бы и на это восторженные рецензенты.В общем, про «Руслана и Людмилу» его лучше не спрашивать. А если спросить, какая там концепция, усмехнется: «Мезозойская эра, все в шкурах». И добавит: «Грош цена моей работе, если я могу пересказать ее в трех словах. Все придумывается не так залихватски, как кажется. Ужасающая, мучительная работа. Ты что-то сделаешь — а через два дня тебе кажется, что ты абсолютно бездарен
и что все это грубо, плохо...» С определенностью можно сказать, что в новом «Руслане» не будет ненавистной ему «утрированной вдохновенности» певцов. И что Черняков, которому все-таки за сорок, вряд ли станет швырять публике в бриллиантах привычный фриковский вызов. Тем более что судьба устроила ему засаду — он сейчас и сам будто попал в какой-то гиперспектакль! Простебался в мариинской «Жизни за царя» (2004) над официозными правительственными концертами?

Посмотрим теперь, что господин режиссер нынче сам состряпал для придворной свиты. Дирижировать «Русланом» с самого начала пригласили во всех отношениях блистательного Владимира Юровского, хотя многие хотели бы видеть на этом месте Теодора Курентзиса. Но тот сейчас распахивает культурную ниву в Перми, а, кроме того, сам любит отменно поизощряться и покрасоваться, и Черняков, сам себе на уме, по- лучается, болтается у него под ногами. Юровский же, наверное, составит этому режиссеру более гармоничную пару: академичный — и в то же время всегда свежий, не менее темпераментный, чем Курентзис — только не так рьяно размахивает руками. Десять лет назад, будучи почти случайно приг лашенным на постановку «Похождения повесы» в Большой театр, Дмитрий Черняков воскликнул: «Счастливая неожиданность!» Теперь он ставит в ГАБТе пятый крупный спектакль. Оперу длиннющую и, честно говоря, довольно муторную, если сюжет не ужат до формата мультфильма. Будем верить, что режиссер согласился на «Руслана» не только ради престижности исторически значимого события. И все еще искренне исповедует принцип: «Показывать людям что-то невероятно прекрасное». А там уж как получится, тьфу-тьфу-тьфу.

---

Дмитрий Черняков

Родился в 1970 году в Москве, в 1993-м окончил Российскую академию театрального искусства (ГИТИС). После ГИТИСа уехал работать в Вильнюс,
позже поставил ряд оперных и драматических спектаклей в городах России и Прибалтики. В 2000-м его пригласили в Мариинку ставить «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» Римского-Корсакова. На «Золотой маске» постановка была признана лучшим оперным спектаклем сезона 2000/2001, а сам Черняков стал лауреатом за «Лучшую работу режиссера». Черняков – лауреат нескольких «Масок», Международной
премии имени Станиславского, премии фонда Олега Табакова, молодежной премии «Триумф», премии итальянской музыкальной критики
имени Франко Аббиати. Почти во всех спектаклях является автором сценографии и костюмов.