С наступлением жары даже самые стойкие театралы мечтают об отпуске. Еще пара визитов в театр — и можно ехать к морю.
Кирилла Пирогова, осуществить который ему помог сам Петр Фоменко. Литератора Максудова, безнадежно влюбленного в театр, сыграл сам Пирогов. Галина Тюнина, Мадлен Джабраилова, Олег Н ирян,Максим Литовченко и другие играют не только шаржи на великих основоположников Московского Художественного театра (как известно, именно их и вывел в своем романе Булгаков), но и шаржи на самих себя — ведь то, что так смешно и точно подметил в «Независимом театре» Булгаков, относится к любому театру.
Словом, отправляйтесь в театр. Удовольствие гарантировано, хотя и не без горчинки: как-то нелегко осознать, что любимые и вечно юные «фоменки» уже достигли той поры зрелости, когда можно и важно смеяться над собой и своей жизнью в искусстве. Да, кстати, в спектакле есть потрясающий момент, когда на сцене появляется сам великий Станиславский. Как это сделано — умолчим.
«Мне знакомо твое лицо, где мы могли видеться: Треблинка, Освенцим?..» Роман нобелевского лауреата Исаака Башевиса-Зингера напоминает
сборник философских анекдотов, иллюстрациями к которому служат судьбы его персонажей. Впрочем, лихости интриги, в основе которой старый добрый любовный треугольник, позавидовали бы голливудские сценаристы. По ходу сюжета у треугольника появляется четвертый угол. К Герману Бродеру (Сергей Юшкевич), пережившему войну польскому еврею, поселившемуся в Нью-Йорке и успевшему обзавестись женой и любовницей, является его первая жена Тамара, чудом уцелевшая во время расстрела в концлагере. С этим коктейлем из любви и смерти актеры, а главное актрисы «Современника» Чулпан Хаматова, Алена Бабенко и примкнувшая к ним Евгения Симонова справляются почти безупречно — они остроумны и неслезливы. Режиссура Евгения Арье создавшего в Израиле театр «Гешер», может, и показалась бы слегка архаичной, но ее выручают декорации, придуманные Семеном Пастухом. Окутанный синевой задник и ездящие из стороны в сторону, как бы сметающие персонажей черные ширмы создают зыбкое ощущение между сном и явью, обеспечивая почти киношную смену кадров. Живые персонажи здесь запросто сосуществуют с мертвыми, а зритель, вздрогнув от ужаса, тут же принимается хохотать. На последней «Золотой маске» спектакль удостоился спецприза жюри, а формулировка звучала примерно так: за надежду в нашем безнадежном мире. С этим не поспоришь.
фото: Михаил Гутерман(1); Владимир Луповский(2)
