Художественный руководитель театра «Геликон-опера» полон надежд на новый сезон. Он рассказал «ВД» о готовящейся премьере «Бала-маскарада» и откровенно поведал о будущем своего театра и оперы в целом.
На самом деле в Швеции я очень много ставлю. В этом году я делаю там два новых спектакля. В Мальмё будет идти опера Рихарда Штрауса «Кавалер розы». Потом репетирую уже второго шведского «Евгения Онегина». Один мой «Онегин» идет на сцене Королевской оперы, и теперь я буду делать его в совершенно новом театре, который находится в городе Умео — кстати, культурной столице Европы в 2014 году.
И как вам удается все совмещать: режиссуру в России и за рубежом, преподавание, да еще и следить за реконструкцией своего театра на Никитской?
Вопрос, которым я себя не мучаю. Потому что если я начну искать на него ответ, на это уйдет слишком много времени. И что-то обязательно не успею. Конечно, сложно существовать в таком ритме. Но это уже стиль жизни.
Этот сезон «Геликон» открыл в котловане строящейся сцены... Когда же вы, наконец, вернетесь на Никитскую?
Сейчас мэрия Москвы делает все, чтобы следующий сезон мы открыли на новой сцене. Главное, что у нас есть «портфель», задумки, масса идей. Они, конечно, со временем меняются. Ведь, как говорил Немирович-Данченко, театр — это зеркало жизни. Важно, чтобы это зеркало не запотело и не испачкалось, чтобы отражение в нем было правдивым.
Трудно вам приходится без родной сцены?
Мы выдали огромное количество премьер, причем очень сложных. Многие из них ставились впервые в России и даже в мире. Мы сделали два вагнеровских спектакля. Это комическая опера «Запрет любви». Между прочим, она вообще нигде не идет. И я горжусь тем, что наша премьера прошла даже раньше, чем в Байройте. Далее мы сделали очень большой спектакль www.Nibelungopera.ru.
Я так понимаю, что эти спектакли можно будет увидеть на фестивале Wagner/Verdi. Однако его главная интрига — премьера оперы «Бал-маскарад» и приезд в Москву дирижера Фернани. Можете открыть секрет, что это за «потомок Верди»?
Действительно, на два вечера за дирижерский пульт встанет Симоне Фернани — единственный потомок Верди. Его история очень интересная. Верди был женат на Джузеппине Стреппони, оперной примадонне. До брака с композитором она уже была замужем и имела детей, которые были отданы в другие семьи. Тут ничего удивительного — тогда у «занятого» бомонда это было в порядке вещей. Джузеппе с Джузеппиной прожили, как бы сейчас сказали, в «гражданском браке» 12 лет, и у них родилась девочка. Ее тоже передали на воспитание в другое семейство. В общем, когда Верди и Стреппони поженились, у них официально детей не было. Между тем Симоне — правнук той самой девочки, дочери Верди и Стреппони.
Этот визит итальянца не затмит саму постановку?
«Бал-маскарад» — опера «шлягерная», очень известная, находится в первой десятке репертуарного портфеля почти всех театров мира. И вот парадокс: в Москве сейчас она нигде не идет. В Большом театре шел знаменитый спектакль Семена Штейна и Альгиса Жюрайтиса, который оформлял Бенуа. В нем пели все звезды Большого. Он держался в репертуаре вплоть до начала реконструкции. Потом пропал. Когда же я делал выбор в пользу именно этой оперы, у меня были свои резоны. Во-первых, у нас есть достойные исполнители. Во-вторых, эта опера мне кажется очень интересной именно сейчас. Ведь при всей ее «опереточности» и танцевальной природе она очень жесткая. И вот эту жесткость, мне кажется,
еще никогда не выявляли. К «Балу-маскараду» всегда подходили как к мелодраматической истории. А мы решили сделать триллер, очень суровый триллер: про власть, про страсть, про предательство, про то, как друг может стать врагом… Действие перенесено в наше время, но в неизвестную страну, неизвестную среду, неизвестный год.
Мне кажется, «Геликону» даже повезло с затянувшейся реконструкцией. Вы смогли сохранить кураж и творческий импульс.
Не знаю насчет импульса, но у нас никогда застоя не было. Пока идет ремонт, мы сделали немало интересных премьер. «Сибирь» Джордано, «Бориса Годунова»… Мы провели уникальный конкурс молодых режиссеров «Нано-опера», огромное количество концертных программ. А сколько постановок с зарубежными театрами! Взять хотя бы «Набукко» Верди для Дижонской и Парижской оперы.
Где у вас проходят репетиции?
Только на сцене, которая работает 24 часа в сутки.
Наверное, не всем такое под силу?
Мы потеряли несколько артистов. Они уехали за рубеж. Это, конечно, проблема для всей страны. Дмитрий Иванчей, наш замечательный тенор, который пел у нас Альмавиву и Ленского, сейчас является солистом Цюрихской оперы. Мы потеряли тенора Николая Дорожкина, который пел у нас весь репертуар, и он сейчас тоже поет за рубежом. Конечно, не у всех нервы выдерживали. Но с другой стороны, очень много прошло молодежи. Театр работает как институт.
Как вы оцениваете уровень подготовки сегодняшних выпускников?
Вы не поверите, но молодежь, которая сейчас приходит после музыкальных вузов, мне очень нравится. Потому что эти ребята выросли уже в постперестроечный период. У них есть чувство свободы, толерантное отношение к жизни, это люди, которых не надо заставлять учить музыку. Они все музыкально очень грамотные, знают иностранные языки. Я преподаю в ГИТИСе и вижу, что уровень студентов растет невероятно. Возьмем, например, нашу вокальную кафедру, которую возглавила Тамара Синявская. Я думаю, что она — одна из лучших в мире.
Вопрос может показаться банальным, но вы действительно считаете, что опера по-прежнему актуальна? Мн 
Оперное искусство вдруг стало модным. И сейчас говорить о кризисе оперы смешно. Потому что если что-то и происходит в театральном мире, то это происходит как раз в оперном искусстве. Все драматические режиссеры пытаются ставить оперу, все кинорежиссеры тоже идут в оперу. Театры полны народу, очень много молодежи. В кинотеатрах идут трансляции спектаклей Метрополитен-оперы, на которые невозможно купить билет.
Почему это происходит?
Потому что, во-первых, это синтетическое зрелище, здесь собраны все виды искусства. Во-вторых, люди понимают, что это честное искусство. Чтобы выйти на сцену оперного театра, нужно минимум лет двадцать учиться. Ведь тут нужен не просто талантливый певец. Перед ним масса задач, которые возможно выполнить только при наличии хорошей школы. Люди на это ходят, потому что это интересно, актуально, очень энергоемко.
А современные композиторы в состоянии поддерживать столь высокий интерес?
Композиторы пишут очень много. Но я их боюсь. Дня нет, чтобы не принесли новой оперы. Приносят все: неизвестные, известные, очень известные композиторы. Совсем недавно общался с Владимиром Дашкевичем, который написал оперу «Царь Давид». Журбин написал оперу, которую предлагает к постановке в нашем театре... Дело в том, что у нас пока нет физических возможностей для экспериментов.
Каким бы вы хотели видеть «Геликон» в будущем?
Мне очень хочется, чтобы репертуарная линия нашего театра сохранилась. Постановка опер, которые редко ставились или никогда не ставились.
Это же в принципе всегда было прерогативой «Геликона»?
И мы ее держим. Даже «Борис Годунов» в редакции Шостаковича идет только у нас и больше нигде. У нас же единственная в мире запись этой музыки. Даже если это классика, она должна быть представлена в «Гелико-не» в таком виде, в каком ее нельзя будет больше увидеть нигде. Другое дело, меняются критерии оригинальности.
И что же делать?
Мне кажется, сейчас пришло такое время, когда миру опять нужна красота, миру нужна эмоция. Потому что идти в театр и видеть там аналог жизни, того, что происходит на улице, уже не так интересно. Улица и театр сильно совпали. Хочется увидеть что-то такое, чего не бывает в жизни. И если это любовь, то такая, какую в реальности не встретишь… Действие опять переносят в историческую среду — но в этой среде очень важны подробности и органика, созвучные сегодняшнему дню. Это интереснее, чем просто эпатаж.
фото (1): ИТАР-ТАСС
фото (2): архив журнала
