Эймунтас Някрошюс и Люк Персеваль удивили театралов.
Фестиваль «Сезон Станиславского» подошел к концу, под занавес театралам удалось увидеть диптих по «Божественной комедии» Данте от Эймунтаса Някрошюса. И зрелищный спектакль-катастрофу от Люка Персеваля «Там, за дверью». В глубины театральной философии двух мэтров попытался проникнуть VashDosug.ru.
«Божественная комедия»
На этот раз предметом скрупулезного исследования литовского режиссера стала «Божественная комедия» Данте. Замахнуться на книгу о смысле жизни в принципе мог только Някрошюс. Ему привычен круговорот экзистенциальных метафор и ярко вспыхивающих в сознании читателя-зрителя визуальных образов, и только этот режиссер задает вопросы не человеку, но вечности...
Някрошюс сознательно облегчает смыслы, увлекается игровыми формами, впускает в дантевский контекст трагикомедию. Путешествие Данте (Роланд Казлас) по всем кругам Ада кажется чуть ли не детским приключением. Во-первых, сам герой далек от образа мыслителя (это скорее обычный парень, выдумавший себе любовь), во-вторых, все его мытарства в Аду и Чистилище показаны через призму трогательных, даже забавных встреч.
Действие строится по принципу этюдов (одна строфа — одна мизансцена). Вот появляется Беатриче — розовощекая девочка с косичками. Она кричит чайкой, поставив ножки на грудь возлюбленного. А здесь Данте встречает кумиров из прошлого: он поражен и взволнован, просит их расписаться на камне. Или он наблюдает за душами, которые пытаются избавиться от своих грехов: прижимают к голове наушники и слушают страшную музыку сфер. На плотной ткани спектакля рассыпаны обжигающие символы, разгадывать которые — особое, ни с чем не сравнимое удовольствие театрала. Жаль только, что в «Божественной комедии» их (символов) не так много. И все-таки... гигантский шар-планета на пустой сцене, трогательные треугольные знаки аварийной остановки, цветные стикеры на платье Беатриче, бумажные тиары, медная стружка литавр... Только Някрошюс, сочиняя свои спектакли-притчи, умеет превращать обыденное в небесное, видеть живое в неживом.
«Рай»
«Рай», — это, по сути, послесловие «Божественной комедии». Неожиданно удручающие полтора часа действия (а для Някрошюса, ставящего восьмичасовые спектакли, такой «хронометраж» и вовсе скандальный) — это рассказ о Данте в раю. Рай по Някрошюсу — музей, каждый шаг в котором контролирует вахтер (Харон? Архангел?). Личные вещи здесь сдают на входе, и ни до чего не разрешают дотрагиваться. Метафора пронзительная, запоминающаяся. Но увы, сами герои — бестелесные души, обитающие в этом музее, выглядят неубедительно. Прекрасные, кровь с молоком, студенты, слишком живые и слишком старательные. В их абсолютное счастье и отсутствие желаний никак не верится. Да и Беатриче (Иева Тришкаускайте) с Данте (Роландас Казлас) меньше всего походят на пару воинов за любовь.
Сценография спектакля больше подходит студенческому этюду, чем полноценной постановке (темный задник, белые нити-канаты, протянутые от софита к софиту, повседневная одежда на артистах). Но стиль Някрошюса, сложившийся много лет назад, к счастью, дает о себе знать. И визуальные чудеса случаются: так, к примеру, Данте вкладывает меч в ножны, откуда Беатриче только что высыпала песок (песок — метафора времени). Или гражданки рая сбрасывают с себя украшения, кидают их в зал (материальное в раю не нужно). И тем не менее, общее впечатление от этой постановки почти крамольное: Някрошюс поставил необязательный спектакль, похожий на черновик или зарисовку к большой работе. И мало что добавляющий к тому, о чем он уже успел сказать в «Божественной комедии».
Бельгиец по происхождению Люк Персеваль — любимец российской публики и критиков. В прошлом году он привозил в Москву своего «Отелло», в этом показал спектакль по пьесе классика немецкой драматургии Вольфганга Борхерта. Возможно, тема, поднятая в пьесе «Там, за дверью» многим покажется набившей оскомину (национальный комплекс вины немецкого народа). Но Персеваль превратил монолог солдата, потерявшего в войне жену, ребенка и самого себя в ожесточенный и абсолютно сегодняшний спор человека с Богом. Спектакль — как плевок во всех властителей (земных и небесных) сразу, как демонстрация концентрированного отчаяния, как оживший животный страх перед несчастьем и смертью. Главную роль играет здесь рок-звезда Феликс Кнопп. Его партнерша — легендарная актриса Персеваля Барбара Нюссе, поочередно примеряющая образ то сердитого режиссера, то господа Бога, то жалостливой старухи. Пока эти двое спорят (а Кнопп еще и поет), на сцене «прячется» живая группа и танцуют артисты-дауны в женских платьях и солдатских шинелях. Гигантский зеркальный потолок дает зрителю возможность смотреть на сцену так, как если бы смотрел Бог. И с ужасом констатировать: с высоты вся наша маленькая жизнь выглядит еще страшнее, безнадежнее и глупей. И нельзя по-другому с ней справиться, кроме как пытаясь понять ее через искусство, театр и (почему нет?) тяжелый рок.
