Гамлет в кубе

В Театре Наций выходит «Гамлет-коллаж» — это первая российская постановка знаменитого канадца Робера Лепажа. Всех персонажей пьесы Шекспира сыграет Евгений Миронов. Корреспонденту «ВД» удалось побывать на репетициях спектакля в Квебеке.

В не очень театральной, зато очень цирковой Канаде театр начался с Робера Лепажа — актера, режиссера, драматурга, автора фильмов и создателя компании Ex Machina. Собственно, кредо театра заключено в названии: в античном театре «deus ex machina» означало явление бога, спускавшегося в финале с небес с помощью особого механизма. Вот и в театре Лепажа чудо неотделимо от высоких технологий. С их помощью он рассказывает истории, герои которых — маленькие люди, канадская родня чеховских интеллигентов. Москва впервые познакомилась с ними шесть лет назад, с тех пор каждый приезд Ex Machina к нам становится событием.

Поработать с Лепажем мечтают все — от рок-звезды Питера Гэбриэла до Цирка дю Солей или великой балерины Сильви Гиллем, чей дебют в качестве драматической актрисы в спектакле Лепажа «Эоннагата» мы увидели в 2011-м. С Евгением Мироновым Робер Лепаж познакомился еще в 2005-м, получая Премию Станиславского, — и удивился, что тот не похож на артиста, тем более на звезду. Может, потому и согласился на совместный проект. La Caserne (то есть «казарма») — так называется небольшое здание в центре старого Квебека, где Лепаж конструирует свои чудеса. Репетиционный зал, два ряда стульев, несколько ассистентов за столами, непременный кувшин с огуречной водой (если ее нет, Лепаж, как фокусник, извлекает из кармана колу — и вся команда возмущенно охает). Справа — большая доска, исписанная русскими и французскими названиями эпизодов: «На корабле», «Утопление Офелии». «Женья, ты готоу?» — спрашивает ассистентка. «Я готова», — нежным грустным голосом отвечает длинноволосая Офелия, высовываясь из окна. В зале мгновенно наступает тишина.

Как всегда соединяя технику с фантастикой, Лепаж поместил актера в подвешенный над сценой куб — три стены и пол вращаются во всех направлениях, поверхность то и дело уходит у Миронова из-под ног, в стенах сами собой открываются окна, шумно и страшно захлопываются двери. Видеопроекции мгновенно превращают средневековые камни замка в звездную бездну, на фоне которой Гамлет решает, быть или не быть. Или в кабинет отставного кагэбэшника Полония, откуда старый шпион звонит кому-то по вертушке. Или в лесное озеро, где тонет Офелия. Как актер перевоплощается во всех этих персонажей — отдельное чудо, может быть, еще похлеще трехмерного куба. В самолете на пути в Москву Евгений Миронов ответил на вопросы «ВД».

— «Гамлет» — это ваш выбор?
— Это предложение Робера! Мы сначала планировали другую историю, про французского шпиона шевалье Д’Эона. Робер сказал, что хотел бы подумать. И так подумал, что сделал спектакль «Эоннагата» с Сильви Гиллем и Расселом Малифантом. А после этого через какое-то время предложил мне Гамлета.
— Но ведь вы его уже…
— Да, 15 лет назад играл в спектакле Петера Штайна. Я так Лепажу и ответил, хотя сам в тайне мечтал сыграть эту роль еще раз. Он сказал: это будет моноспектакль. Дальше была мхатовская пауза — я не мог поверить в то, что «Гамлет» может быть моноспектаклем. Но Робер меня убедил. Потом я отправился в Квебек, туда приезжали шекспироведы, мы пересмотрели все существующие киноверсии «Гамлетов», фрагменты спектаклей…
— И кто для вас лучший Гамлет?
— Я, еще репетируя с Петером Штайном, понял, что есть три Гамлета, ставшие для меня событием: Лоуренс Оливье, Ричард Бертон и наш Иннокентий Михайлович.
— В спектакле Штайна ваш Гамлет был почти мальчиком. У вас сильно изменилось восприятие этого образа?
— По поводу Гамлета я до сих пор в поиске, ищу его трансформацию, потому что все другие персонажи более-менее конкретные — персонаж не может сильно изменяться, иначе зритель просто перестанет его узнавать. Моя Гертруда не может поменять прическу, потому что она выходит всего один раз и еще пару раз появляется на экране. Но Гамлет-то может меняться! Я все время размышляю, какой он в начале и какой в конце. И вообще — Гамлет ли это в конце или это некий артист, в голове которого все произошло? В конце концов, эта история могла произойти в голове любого человека. Возникает много мыслей: стоит ли выходить за рамки собственного внутреннего мира, когда внутри себя ты можешь так же воевать и пролить много крови, не причинив при этом никому вреда. Или лучше быть смелым, идти в реальность — и огрести по полной?
— Но если разыгрывать внутри себя такие гамлетовские страсти, можно сойти с ума.
— Это и в реальности очень легко, если включить телевизор и впустить все это в себя.
— Ваш Полоний из царедворца превратился в старого кагэбэшника, который шпионит за принцем и звонит кому-то по вертушке из своего бюро, обставленного в стиле 70-х. Как возникла эта эстетика?
— Ее очень любит Робер. Мы вспоминали каких-то реальных персонажей: Джеймс Дин, Джим Моррисон, прекрасные актрисы того времени — все они очень рано ушли. Возвращаясь к Полонию — это кагэбэшник, который уже в возрасте, но хочет оставаться нужным. Дальше стали возникать какие-то идеи — самое потрясающее, что в театре Лепажа они тут же воплощаются. Термоядерная реакция его команды меня потрясает. Я бы мечтал воспитать таких профессионалов в Театре Наций.

Гамлет в кубе. Источник: Гамлет в кубе. Автор: Гамлет в кубе

— Как Лепажу это удается?
— Видимо, это тоже талант. Художник-постановщик «Гамлета» Карл Фийон уходит из театра последним, приходит первым. Я спросил: «Карл, ты семейный человек?» — «Да!» — «А что тебе говорит жена, когда ты поздно приходишь?» — «Она н ичего не говорит, она спит». У них удивительное чувство команды, преданность Роберу. Знаете, я вам признаюсь: работу над монологом «Быть или не быть» мы оттягивали до последнего. И вместе над этим смеялись: «Давайте сегодня?» — «Нет, ну, может, возьмем пока сцену сумасшествия Офелии?» (потрясающая, кстати, вышла сцена. — Прим. «ВД»). Так мы тянули, потому что этот монолог в разных переводах находится в разных местах пьесы — от этого зависит вся концепция. Когда мы поняли, где он должен быть, мы стали думать: ясно, что после встречи с тенью отца Гамлет находится в неадекватном состоянии. Но как он сам это заметит? Может, увидит себя случайно в зеркале — и не узнает? Скажем, зашел в ванную и вдруг заметил, что не брит. Мы стали думать, что такое смерть: вот он случайно порезался бритвой, кровь — это рождение, но это и смерть. И эта маленькая деталь рождает уход Гамлета в космос… Когда мы все это обговорили с Лепажем — так, как сейчас с вами, — я обернулся и увидел, что его помощники уже нашли где-то раковину и прикручивают ее к стене. Я спросил: «Робер, так ты уже придумал все это раньше?!» — «Нет, это мы с тобой сейчас». То есть его помощники слушают, что мы говорим, и сразу дают возможность это проверить! Хотя замечу вам, что в этом спектакле Лепаж старался быть, скажем так, менее технологичным, чем обычно. Но каждый мой выход и уход обязательно сопровождаются каким-то фокусом.
— По-моему, главный фокус в том, что он впервые за 400 лет сломал сцену-коробку — и вывел вас в трехмерное пространство.
— Да, вы правы! Честно, говоря я думаю, что это как бозон Хиггса в театральном мире. Новое ноу-хау. Пространство, как кристалл, может за секунду трансформироваться.
— У вас есть еще какая-то заветная роль?
— Никогда не думаю о ролях, они приходят сами. В кино мне надоело ждать интересных предложений или путем немыслимых усилий делать интересные из неинтересных — поэтому я создал свою студию. Первым нашим проектом были «Охотники за бриллиантами».
— То есть вы теперь не только худрук Театра Наций, но еще и кинопродюсер?
— Мне интересно осуществить некоторые проекты в кино, и не только ради того, чтобы самому сняться. Например, сейчас у нас молодой режиссер снимает фильм «Ноу коммент», основанный на реальных кадрах, снятых двумя участниками чеченской войны, — немецким наемником и нашим офицером.
— А вам вообще хватает времени для жизни?
— Для жизни? Это какой-то тупиковый вопрос, мой отдых — это переключение с одной работы на другую. Вот, скажем, у меня были тяжелейшие съемки в сериале Вадима Перельмана «Пепел», но мне надо было улететь в Квебек, поэтому на площадке так гнали, что я перестал спать, меня не брало ни одно снотворное. После этого я улетел к Лепажу, мы начали репетировать, и знаете, я тут же отвлекся и как будто отдохнул. А просто лежать у моря — хорошо, но я каждую минуту думаю: я бы мог столько сейчас сыграть! Вот, кстати, и сейчас мне уже пора текст учить.

фото: Роман Должанский / pr-служба театра Наций