сегодня один из культурных героев Москвы. О том, как прошел первый год «Гоголь-центра», что случилось с фильмом о Чайковском и остался ли у него самого энтузиазм, режиссер рассказал «ВД».
— История простая. Государство хочет поддержать «артхаусный» фильм по поводу Чайковского, а сценарий – мы его писали много лет — предполагает не малобюджетный «артхаус», а большое костюмное историческое кино. Но государство говорит: если вы снимаете большое кино, тогда там не должно быть гей-темы. А я говорю: наше большое кино будет не на гей-тему, и вообще оно не про это. Но там не должно быть ничего про это, говорит государство. Я отвечаю: не надо нам рассказывать, что там должно быть, а что нет — это выглядит странно в XXI веке. А дальше государство поясняет: если мы платим, значит, заказываем музыку. Эта ситуация мне уже совсем не нравится, и мы начинаем искать дополнительные независимые источники финансирования в России и за границей. Чтобы не было вот этого «заказчика музыки», потому что музыку написал Петр Ильич.
— А вы уже определились, кому отдать главную роль?
— Идут переговоры, но с кем, сказать не могу. Там роль сложнейшая и интереснейшая. Таких артистов очень мало. Артист должен быть хороший и известный, потому что мы берем последние дни Чайковского, это человек в славе, звезда. Странно, если бы играл актер, которого никто не знает.
Я не люблю использовать звездные статусы, но тут это требуется.
— Изначально это была юбилейная история.
— Мы уже не успеваем к юбилею. Да и у нас в России с юбилеем Петра Ильича проблемы. Всех волнует не композитор Чайковский, не его музыка, а его личная жизнь.
— В феврале будет год с момента запуска «Гоголь-центра», можно подводить итоги. Вам по-прежнему интересно?
— Пока да. Работа еще полностью не отлажена. Театр живет в очень интенсивном режиме — с утра до ночи мы репетируем.
— Чиновники от культуры, с подачи которых проект стартовал, по-прежнему вами довольны?
— Ну, не знаю. Мы пока успешны по определенным показателям. Тут появились хорошие молодые зрители, театр за год выпустил практически 13 премьер. Про нас все время пишут, называют главным событием театрального года.
— Такое огромное количество премьер чем обусловлено?
— Я, когда пришел, снял весь репертуар. Ничего не было. Вот мы и ставим для того, чтобы у артистов были спектакли. Какие-то проекты с собой принесла «Седьмая студия», какие-то – SounDrama, а дальше – трилогия по фильмам «Страх», «Идиоты», «Братья». «Елка у Ивановых», «Русская красавица», «Митина любовь». «Медея», «Пробуждение весны», «Гамлет». «Мертвые души» в январе будут.
— Расскажите про «Мертвые души». Какие у вас взаимоотношения с автором, имя которого вынесено в титул «Гоголь-центра»?
— Знаете, какая штука: это мною горячо ценимый, сильно любимый текст и автор, которого я чувствую, люблю, с которым мне очень интересно разговаривать, ощущать его, придумывать что-то с ним. Это никак не связано с нашим названием. Был бы «Набоков-центр», я бы тоже поставил этот спектакль. У нас задействованы 10 человек, из них двое играют по очереди Чичикова и Манилова. То есть в тот день, когда один играет Чичикова, другой играет Манилова, и наоборот. Для меня важно, что это коллективный, ансамблевый спектакль, потому что в принципе понятие «ансамбль» — это, может быть, лучшее, что родила русская актерская школа. Эти 10 человек незаменимы, уникальны, прекрасны. Пустая сцена и 10 актеров, которые всех и все играют.
— Один Байрон – это артист, который окончил Школу-студию МХАТ и здесь работает. У него практически безакцентный русский. Он стал звездой, замечательный артист. Но Чичикова играет и Семен Штейнберг — совсем по-другому! Поэтому смотреть надо оба варианта.
— Помните, была история где-то в Томске, кажется, когда чиновники усмотрели в детском спектакле неоднозначные моменты, и он был снят с репертуара? У вас в МХТ были проблемы с «Человеком-подушкой». Насколько режиссер в наши дни свободен для высказываний?
— Минное поле…
— У вас же были предложения из-за рубежа?
— Да, очень много. Но пока я даже не могу найти время, чтоб поставить спектакль в Шаубюнне, хотя мы давно договорились с Томасом Остермайером.
— То есть вас удерживает работа в «Гоголь-центре»?
— Будете смеяться, но да. Я вам честно скажу: если бы не было сейчас проекта под названием «Гоголь-центр», я бы возвращался сюда только для того, чтобы поменять паспорт — в нем с моими перелетами быстро заканчиваются пустые страницы.
— Так можно же просто получить гражданство. Куда бы вы, кстати, уехали?
— Опасный разговор. Вообще я себя хорошо ощущаю во многих странах и городах, я, скорее всего, гражданин мира. Люблю самые разные места на этом маленьком шарике. Я бы уехал в Берлин, жил бы там совершенно комфортно. Я бы жил в Лондоне, но у меня не хватит денег. Мне нравится Нью-Йорк, но это далеко от Европы. Японию обожаю, правда, жить бы там, наверное, никогда не смог — язык никогда не выучу.
— Но минное поле все равно роднее?
— Ну, мы тут все адреналиновые «наркоманы». Живем как на вулкане. Люди, которые приезжают из других стран, говорят: тут у вас п...ц, но ужасно интересно.
— А что в их понимании п...ц?
— Ну, все эти законы, которые принимают. То, что вы по телевизору видите. То, что вы на улице видите. Вчера к нам в театр пришел священник. Пришел в рясе и клобуке. Началась паника. И в панику впали не старые умудренные опытом жизни в Советском Союзе люди, а хипстеры-администраторы. Пришел наш побледневший администратор: «Батюшка, в этом спектакле есть все, чтобы оскорбить ваши чувства, вот просто списком. Давайте мы вам вернем деньги за билет». А он говорит: «Нет, дети мои», — и сел в амфитеатр. Через какое-то время он ушел, хотя мы уже волновались за его психическое здоровье. Это ненормальная ситуация, когда приход в театр священника вызывает панику. Люди, молодые, заметьте, люди, ждут от церковников только подвоха. Не мудрых слов ждут, а гадости. Но церковь или их «боевые отряды» ведь сейчас часто ведут себя неадекватно. Они выскакивают в других театрах на сцены, что-то орут, срывают спектакли. Говорят, что нам можно, а что нет. Хотя по конституции они отделены от государства.
— Как думаете, Россия уже перестала быть светским государством?
— На пути к тому. Мины рвутся рядом. Скоро все кончится, скоро будет фундаментализм, и вам запретят улыбаться.
фото Светланы Маликовой
