Накануне премьеры набоковской «Машеньки» легендарный , играющий русского писателя-эмигранта, рассказал «ВД», как и почему он работает в России.
— Материал мне очень нравится, в нем большой потенциал для интереснейших решений каждой сцены — столько возможностей, что режиссеру трудно выбрать. Иван с большим уважением отнесся к первоисточнику и с не меньшим — к инсценировке, сделанной Александром Суворовым, который начинал этот проект (талантливого режиссера, сокурсника Орлова по ГИТИСу, не стало прошлым летом, в МТЮЗе остался его спектакль «Четвероногая ворона». — Прим. «ВД»). Мне кажется, он несколько заработался над любовной линией: Машенька (Надежда Лумпова) и Ганин (Иван Ивашкин). И, возможно, чересчур сосредоточился на мелочах — так с молодыми бывает. Правда, свою неуверенность Ваня перекрывает умением поставить точку в споре: «Будет так, я за это несу ответственность!» Меня подкупило это качество режиссера — не оглядываться по сторонам с вопросом в глазах.
— А вашему герою Подтягину, поэту-эмигранту, самому символичному персонажу «Машеньки», режиссер уделил должное время?
— Поскольку я в три раза старше любого из членов команды, все смотрели на меня, как на человека, которому не нужна помощь. Иван в мои сцены почти не вмешивался. Зато я сам вмешивался — с историческими деталями, присущими той эпохе, пытался ввести в действие набоковское отношение — я читал его суровую речь об эмигрантах, про которых он говорил, что они засиделись, впали в столбняк. Мне казалось, отголоски этого столбняка должны звучать в спектакле — возможно, я слишком увлекся историей.
— Подтягин вошел в нашу литературу с фразой: «Россию надо любить! Без нашей эмигрантской любви России — каюк. Там ее никто не любит!»
— Как раз эту фразу мы сильно микшируем — я не люблю высокопарных слов. Хотя тему изгнания мой персонаж несет через весь спектакль.
— Вы совсем не похожи на опустившегося Подтягина, каким его обрисовал Набоков. Впрочем, может, вы так перевоплощаетесь, что вас не узнать?
— Нет, я играю так, что меня сразу узнают. Я предлагал режиссеру: «Давайте наденем на меня парик — я буду такой длинноволосый порхающий…» Впрочем, не думаю, что стоит как-то надувать живот, чтобы у моего героя, как пишет Набоков, пузо качалось при дыхании. Но я и не играю Подтягина поникшим. Есть, скажем, сцена с Кларой (возможно, и фальшивая для состояния, в котором пребывает Подтягин) — яркая, даже романтическая, с довольно неожиданными, взрывными элементами.
— У меня были разные персонажи-литераторы в театре. Я, например, играл Рильке в спектакле, где звучали его стихи, письма Цветаевой и Пастернака. В образе же Подтягина меня больше удивляло словосочетание «бывший поэт». Я знаю, что такое бывший священник, бывший писатель, даже бывший актер. Но как это возможно — быть бывшим поэтом?! Я долго бился об это слово. А потом нашел стихотворение Набокова, где он говорит, что в изгнании сам Пушкин, наверное, застегнул бы плащ молчания.
— Вы уже не первый раз работаете в России. Адаптировались?
— У меня нет задачи влиться в московскую жизнь. Я получаю здесь удовольствие от профессиональной востребованности. Не ищу друзей, не хожу по театрам, хотя знаю: здесь есть что посмотреть, но мне неловко просить приглашения. И мне знакомо особое чувство возвращения домой. Я езжу в Москву не в командировку, а в театр — играть роль. Мои однокурсники при встречах даже говорят: «Владас, возвращайся домой! Мы без тебя скучаем».
— После премьеры «Машеньки» вы вернетесь в Литву, или уже есть новые проекты в Москве?
— Недавно мы возобновили репетиции спектакля «Дядя Ваня» — Андрей Сергеевич Кончаловский вводит в спектакль Галину Боб на роль Сони — в очередь с Юлией Высоцкой. А новый проект у меня намечается в Азербайджане — вчера с меня снимали мерки для костюма, в котором я, кажется, буду играть Ноя в фильме режиссера Вагифа Мустафаева. Я еще не понял, насколько этот Ной условный или библейский персонаж. Действие происходит в 1932 году, сюжет криминальный, но вход в сюжет будет подан через историю Ноя — он, как я понял, нужен режиссеру, как спаситель человечества. Так что теперь в Нахичевани строят Ковчег. А сразу после «Машеньки» я лечу в Китай — туда пригласили спектакль театра «Балтийский Дом» «Москва — Петушки», в котором я играю еще один русский типаж — Веничку Ерофеева.
— Зачем китайцам — «Москва–Петушки»?!
— Мне рассказали, как шли переговоры об этих гастролях. «Вы русскую литературу знаете?» — «Знаем». — «А Ерофеева?» — «Нет». «А вы знаете, что он писал о пользе алкоголя?» — «Нет!» — «А что в этом спектакле — одни ругательства?» — «Нет!» — «Но почему вы выбрали его?» — «Нам нравится…»
фото (1): Владимир Луповской
фото (2): Ппресс-служба театра, Елена Лапина
