В день своего юбилея и участница спектаклей Анатолия Васильева рассказала о своем отношении к соцсетям, театральной школе и авангардной режиссуре.
Отрицательно. Сами посудите, ну как я могу радоваться тому, что мне стукнуло 75 лет? Дата-то грозная. Впрочем, шучу (смеется). Я понимаю, это некий итог, черта. И пусть будет праздник. Но как только закончится шумиха, я на следующий же день забуду о ней, обнулю всё и начну новую жизнь.
Вы ощущаете себя на свой возраст?
Даже говорить нечего, — нет, конечно (смеется). Я не понимаю этих цифр, мне все время кажется, они не имеет ко мне никакого отношения. Но что делать. Жизнь быстро пролетает.
За что жизни вы благодарны больше всего?
За чудо. Изначально мне, наверное, была уготована другая судьба. Я родилась в очень простой семье. У нас никогда не было книг, мы не слушали музыку, не ходили в театр. С детства помню странное чувство одиночества и непонятости. Ни я своей семьи не понимала, ни они меня. Только когда оказалась в Щепкинском училище, пришло осознание — вот оно, мое место.
Вы легко бросили работу ради надежды стать артисткой? Не сомневались?
Как я могла сомневаться? Даже в материальном плане я только выигрывала. Меня же сразу перевели на дневное отделение. А поступала я на вечернее. Тогда проводился эксперимент, ни до, ни после него в театральных вузах не было вечернего отделения. На втором курсе я стала получать именную стипендию Хмелева. И она была, не поверите, больше, чем моя первая зарплата в театре.
У Вас тогда были кумиры?
Конечно, были. В Маяковке — Эдик Марцевич. В Вахтанговском театре — Николай Гриценко, Юрий Кольцов — в МХТ. В Питер я специально ездила «на Доронину, Шарко и Макарову». БДТ вообще был моим самым любимым театром. Я всю их труппу боготворила.
Гляда на меня нельзя сказать, что театр и кино измельчали (смеется). А если серьезно, что-то явно происходит. Расскажу вам историю. Когда наступил мой последний день съемок у Юры Грымова (Полякова снималась в фильме «Казус Кукоцкого», — прим. Ред.), я подошла к нему прощаться. Вдруг Юра, такой весь из себя вальяжный, стал целовать мне руки. И говорить: «какое же счастье работать с вашим поколением, вам ничего не надо объяснять и показывать». И знаете, потом я слышала нечто подобное от других режиссеров. С одной стороны это приятно, с другой тревожно. Порой у меня возникает странное чувство, будто актеры сегодня на одно лицо, с одинаковыми глазами. Как из инкубатора. В театре, правда, этого меньше. Все-таки именно театральная школа дает артисту понимание профессии. В моем родном Малом, к примеру, замечательная молодежь. Отличная смена растет. И роли ребятам дают главные.
Я знаю, что сразу после Щепкинского училища вы не стали работать в Малом именно по этой причине. Тогда в таком театре на главные роли могли рассчитывать только звезды. Сегодня не жалеете об этом, ведь судьба в конце концов привела вас обратно?
Не жалею нисколько. Я получила колоссальный жизненный и творческий опыт. Со столькими интересными людьми встретилась. А 18 лет, проведенные в Театре им. Станиславксого? Это же целая жизнь. За время моей работы там 5 раз сменилось начальство.
Знаю. Несчастный театр. Бросает его из стороны в сторону. А ведь какой был успех! Брал меня туда Борис Львов-Анохин, режиссер со своей стилистикой. Я играла у него одни комедии. Рвалась страсти какие-нибудь поиграть, но он не пускал. Хохотал в ответ на мои мольбы. С другой стороны, какое это было счастливое время. Моим партнераом был Евгений Леонов! Потом в театр пришел Леонид Варпаховский. Он поставил очень важный для меня спектакль «Продавец дождя», сумел разглядеть во мне другие актерские возможности. Ну, а уж когда появилась знаменитая троица — Васильев, Морозов, Райхельгауз — все в моей жизни стало иначе. Это был судьбоносный момент не только для меня. Вся театральная Москва перевернулась. Да что Москва, вся Европа.
Эта сказка так внезапно оборвалась.
К сожалению, на сказку это было похоже даже больше, чем вы думаете. В сказках ведь как — «и жили они долго и счастливо». А как именно «счастливо», никто не знает. Вот и у нас с Васильевым так было.
В интервью вы не раз говорили, что Васильев — человек очень сложный, измучил своих актеров, поэтому вы расстались. Сегодня обида на него жива?
Нет, обиды я на него не держу. Наоборот, благодарна. Как бы там ни было, а встреча с ним — подарок судьбы. «Серсо» — гениальный спектакль. Европа по нему с ума сходила. Это было так необычно. Представьте, на вас приходят смотреть Федерико Феллини и Джульетта Мазина. Или приглашаеют на прием к папе Иоанну Второму.
Что вы. С нашим мастером этого просто не могло произойти. Он был недоволен всем, всеми и всегда. Я называла его метод — «поди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю что». Мы, его артисты, вместе с ним постоянно находились в мучительном поиске нового театрального языка. Этюдный метод ведь появился раньше, им славился театр Эфроса. Артисту давалось задание, и он сам должен был оправдать героя и ситуацию, придумать себе роль. У Васильева задача артиста была куда труднее. Мы должны были передать суть заданной истории молча. Играть разрешалось только телом и глазами. В тот период Васильев много снимал. У него была очень хорошая полупрофессиональная камера. Так вот делал он документалку под названием «Не идёт». Ему было очень важно запечатлеть, как у нас не идёт репетиция, или роль не получается. Спустя годы я видела этот фильм. Смотрела и думала «какие же мы были прекрасные». Как двигались, как смотрели друг на друга... И слова были не нужны, между нами происходил обмен энергией. Знаете, я никогда не предам «Серсо». Всегда буду тосковать по белой скатерти, красным бокалам и уникальному энергетическому объему этого спектакля.
Как вам лично кажется, о чем этот спектакль?
О счастье общения. Его в нашей жизни, увы, почти не осталось. Всюду техника, интернет, мобильная связь. Люди живут в воображаемой реальности. Я даже сыну своему иногда говорю «ну что это такое? Соцсети эти. Что там есть? Ты лучше со мной поговори!» Когда-то я увлекалась фантастикой. Но и подумать не могла, что все, о чем читала в любимых книгах, может сбыться так скоро.
У меня такого не было никогда. Есть Анатолий Васильев, а есть Адольф Шапиро, Сергей Женовач. То, что мне довелось с ними работать, тоже большое счастье. Здесь всё дело в самих артистах. Важна собственная внутренняя работа. Надо постоянно размышлять и чувствовать. Все, что происходит в жизни и душе бросать в эту топку. Искать новые эмоции, жесты. Мне зачастую совсем не нужен режиссер. Я читаю сценарий и сразу думаю, как сделать роль. Сегодня в кино и на телевидении мало хороших сценарией. Я их почти все переделываю, подгоняю под придуманный мною образ героини. В театре, слава богу, не так. Но в Малом я не играю современных пьес. Только классику.
Вы никогда не жалели об этом? Может быть, вам хочется попробовать что-то новое?
Однозначно нет. Я видела какие-то спектакли у Кости Богомолова. И не понимаю, например, какая связь между его «Карамазовыми» и романом Достоевского? Между его «Идеальным мужем» и Уальдом? И потом, почему у него герои помешаны на сексе? И у Серебренникова то же самое. Все время какие-то крепыши на сцене в майках и трусах, и кто-то на кого-то норовит напрыгнуть. Но я старая. Так что мне положено брюзжать (смеется). Упаси бог, я не говорю «пусть таких спектаклей не будет». Пусть всё будет. И то, и это. Это и есть жизнь.
фото: Николай Антипов
