На самом деле резкого решения я не принимала. Так сложилось. Я с первого класса школы ходила в театральную студию. Мастерством у нас называлось рисование. Мы рисовали музыку, чувства. Для меня до сих пор это перетекание внешнего во внутреннее, обретение чувствами формы и есть театр. Когда я закончила школу, сработал стереотип. Я подумала, театр — это несерьезно, и денег в нем не заработать. Но судьба все равно привела меня туда, куда нужно.
Знаю, что ты родилась в Екатеринбурге. А как попала в Нижний Новгород (Мария Смольникова играла в местном ТЮЗе, не имея актерского образования — прим. Ред.).
Когда я заканчивала школу, мы в нашей студии сделали спектакль «Вестсайдская история». Показали его на фестивале в екатеринбургском ТЮЗе (тогда худруком там был Вячеслав Кокорин, автор системы работы актера с пространством). Помню, как меня заворожила атмосфера в настоящем театре. Поразили екатеринбургские молодые артисты. Тогда я первый раз сильно влюбилась. Они же, эти ребята, посоветовали мне ехать в Москву, поступать в ГИТИС к Женовачу. Говорили «Женовач учился у Фоменко, а Фоменко — это великий мастер». Тогда я не поступила. Кокорин со своими учениками уехал работать в нижегородский ТЮЗ. На следующий год я пробовала поступить не только в ГИТИС, но и во все театральные вузы столицы сразу. И снова не получилось. Тогда я стала учиться с екатеринбургском училище культуры. Там были хорошие преподаватели, но меня угнетало отсутствие единства, нацеленности на серьезное образование и работу. И я поехала в Нижний погостить. Но так там и осталась, — Кокорин заключил со мной договор, я успела сыграть в двух спектаклях («Ромео и Джульетта», «Слон Хортон»). Следующим летом прочитала в газете, что Крымов и Каменькович набирает экспериментальный курс в ГИТИСе. В удачу я особо не верила, но все равно поехала.
Когда поступаешь, на третьем туре могут дать неожиданные задания. И ты должен импровизировать. Этот автомат стал для меня такой вот шоковой импровизацией (смеется). Я, действительно, изображала, как он стреляет, что-то еще. Помню смутно и повторить точно не смогу. Мне тогда помогло ощущение отчаяния: «либо ты умрешь, либо будешь жить».
Ты работаешь в ШДИ у своего педагога, Дмитрия Крымова. О его стилистике много спорят, мнения противоположные. Одни говорят, что это театр для эстетов, другие, что
Многие не принимают то, что мы делаем. Это правда. Но я знаю нашу Лабораторию изнутри, обожаю то, что делаю. Считаю, что, в отличие от многих других театров, мы очень живые. Кроме того, в репертуарных театрах, которые существуют много лет, свои конфликты, интриги. У нас этого нет совершенно. Маленькая дружная труппа, которая делает общее дело. И мне грустно, когда Крымова не понимают. Его спектакли не капустники, это искусство. За сумасшедшей формой всегда кроется глубокая философия.
Действительно, крымовские спектакли знамениты, но массовый зритель от них далек. Тебе это важно? Не мечтаешь ли бы попробовать себя в другом театре?
Мне хотелось бы, чтобы наш театр больше знали. И хотя у нас никогда не бывает пустых залов, я мечтаю, что зрителей было больше. И не молодежи. Когда взрослые люди аплодируют и улыбаются, я по-настоящему счастлива. А про другие театры. Мне хочется попробовать. Психологический театр в каком-то смысле кажется мне сложнее того, которым я сейчас занимаюсь. Меня туда тянет. Все эти разборы, целостное проживание, работа над образом. Энергетически мне очень близок «Современник». Я даже хотела туда пойти, но Крымов меня не отпустил. Впрочем, в другом театре мне вряд ли дадут сыграть Ленина. А Дмитрий Анатольевич дал. Для меня это важнее — радикальные эксперименты над актерской природой.
Нет (смеется) Все роли смелые. Пожалуй, только роль Маши из спектакля «Оноре де Бальзак» отличается. Я там развернулась, и такого напридумывала.
Расскажи, пожалуйста, о своих «находках».
Дмитрий Анатольевич, конечно, подарил нам самые главные идеи. Так обычно всегда происходит. Он предлагает, а его предложения прямо-таки взывают к нашему воображению. Разрастается каждая метафора, хочется импровизировать. В образе Маши много придуманных мною мелочей. Как она кряхтит, как выпивает в одиночестве. Я придумала ей ахматовский нос и острые коленки, и длинные пальцы. На самом деле, все это есть у Чехова. Он пишет «Когда берешь счастье урывочками, по кусочкам, потом его теряешь, как я, то мало- помалу грубеешь, становишься злющей». Вот такую загрубевшую, угловатую Машу я и изображаю.
Маша, ты бываешь в театре как зритель. Какое твое самое сильное впечатление?
Я хожу в театр довольно часто. Совсем недавно смотрела «Гамлета» Лепажа и «Фантазии Фарятьева» у фоменок. Может быть, не надо этого говорить, но мне не понравилось. Дело в том, что я искушена формой. А в этих спектаклях форма съедает содержание. А вообще я всегда обожала постановку «Мамапапасынсобака» с Чулпан Хаматовой. Из последнего — «Время женщин» и «Осенняя соната» нравятся.
Хочу сходить на Богомолова, о котором столько все говорят. Признаюсь, не видела. Но не потому что нет времени, а потому что не могу себя настроить. Чувствую, что это чернуха. Понимаете, в этом главное отличие Крымова от многих других режиссеров. Крымов современен, при этом он никогда не переходит грань пошлости, не смакует ужасы. Намёки у него в спектаклях есть на всё. Но даже они изящные, интеллигентные. Сегодня многим не хватает чувства меры. У Крымова оно безупречно.
Твои роли в театре далеки от амплуа роковых героинь, красавиц и пр. Почти всегда это гротеск или даже без пяти минут клоунада. Тебя это не смущает? Девушкам ведь хочется играть красивую любовь...
Мне интересно все. И красивую любовь сыграть, и Ленина. Но тут уж как судьба распорядиться. Очень надеюсь, что в кино сумею воплотить то, чего не могу воплотить у Крымова.
Прежде чем попасть на съемки к Бондарчуку, ты мечтала о съемках? Что вообще думаешь о кино?
Скажу так — я всегда мечтала попробовать. Очень люблю кино Тарковского, Сокурова. Обожаю Вуди Аллена. Его последний фильм «Жасмин» — одно из самых ярких кино-впечатлений за год. Я даже решила, что в героине Кейт Бланшет есть и моя Маша из «Трех сестер». Она тоже пьет, ей тоже приходится мириться с образом жизни, к которому она не привыкла. Еще я очень люблю все, что делает Наталья Назарова. Она мой педагог, и я ей искренне восхищаюсь. Она умеет говорить о жизни тонко, внятно, интеллигентно. Это человек с внутренним стержнем и верой в добро. Как горько, что денег на ее фильмы ей дают не всегда. Я вообще считаю, что будущее нашего кино, нашей культуры и страны вообще зависит от таких вот личностей. Если они будут верить в себя и творить, несмотря ни на что, всё у нас будет. Но пока в это можно только верить.
Помнишь, о чем ты подумала, когда тебя утвердили на главную роль в «Сталинграде»?
Счастье было невероятное. Я сразу перезвонила маме, никак не могла поверить. Я к тому времени снялась только в одной картине («Дочь» Александра Касаткина и Натальи Назаровой — прим. Ред). Конечно, мне жутко хотелось еще съемок, а о такой роли, какая досталась мне у Федора Бондарчука, я и мечтать не могла. Было трудно правильно настроить себя психологически. Уже на пробах я начала себя уговаривать не суетиться, работать спокойно, не терять собственную целостность.
Он очень хороший человек. Простой, честный, добрый. Никакой звездной болезни. Он знает, что такое тяжесть жизни, неудачи. «Обитаемый остров» провалился в прокате, и я знаю, что у Федора Сергеевича был не лучший период. Но он встал на ноги и снова начал снимать. Не забывайте, он снимает кино, которое видит вся страна. То есть ситуация такая: если ты лажаешься, то лажаешься на всю страну. Такая смелость не может не восхищать. Я его безгранично уважаю. И благодарна, конечно, тоже. «Сталинград» для меня во всех смыслах особенный фильм. Все-таки, каким бы ты не был артистом, пусть даже самым хорошим, медийность сегодня многое решает. Я могу выбирать роли и просить больше денег. Это так важно, когда снимаешь квартиру, помогаешь родителям и строишь какие-то свои планы.
К критике, обрушившейся на фильм, как относишься? К тому, что картину исключили из списка претендентов на «Оскар»?
В критику я не углублялась, мне было неинтересно. Сама я люблю этот фильм, он добрый. Хотя сначала боялась смотреть. Всё думала, как выгляжу на экране, как работаю. Ведь сцены снимают не по порядку. И я волновалась, вдруг я где-то недоиграла или переиграла, и логика в итоге выглядит нарушенной. Слава богу, все в порядке. Мне не стыдно за свою работу. Еще важно, что Федор Сергеевич не требовал обнаженных сцен. А мог бы, ведь «Сталинград» снят по законам массового кино. Сегодня обнаженка — обязательный пункт программы. Какое счастье, что для режиссера совсем не это было важно. И фильм же в итоге ничего не потерял, может быть, даже прибрел. А «Оскар»... Честно скажу, я расстроилась. У меня есть абсолютно детское желание попасть в Голливуд. Хочу быть номинированной, попасть на церемонию, может быть, даже получить награду. Я не буду за это всех и всё продавать, я вменяемая (смеется), но мечта есть мечта.
Да, я очень стеснительный человек. Но, возможно, мне надо пересмотреть свою позицию, перешагнуть через себя, если этого потребует хороший режиссер ради хорошей и нужной сцены. Но пока это непросто. Других табу у меня нет.
А есть роль мечта?
Конкретной нет. Я хочу попробовать все. У всех нас есть внутренние комплексы. И я думаю, что могу преодолеть свои, сыграв роль, которая вроде бы мне не подходит. Хамку какую-нибудь. Или красивую женщину.
Красивую женщину?
Понимаете, красивую девочку мне еще дают сыграть, видят ее во мне. А вот красивую женщину — пока не было таких случаев. И у меня даже что-то вроде комплекса выработалось. Может быть, я сама не позволяю себе такой быть?
У тебя есть любимые западные актеры?
Жюльет Бинош очень нравится. Мне говорили, что я на нее похожа. Ди Каприо удивляет постоянно. Очень сильный актер, который смог выбраться из образа принца. Если вспоминать российских актеров, то я очень люблю Чулпан Хаматову. Она для меня на только эталонная актриса, но еще и пример поведения. И актеры советской школы, конечно тоже — Ахеджакова, Гаркалин, Леонов, Миронов, Гундарева. Все — золото. Сейчас с этим труднее.
Почему?
Мы живем во времени без ориентиров. Сегодня всем важно быть первыми. Какая-то нездоровая конкуренция. Я считаю, в жизни важно другое — необходимо быть личностью. Первенство, оно безликое. А личность не подразумевает конкуренции. Личность — это независимость, целостность и достоинство. При этом принятие других.
Какие моменты жизни ты могла бы назвать самыми счастливыми в своей жизни?
Премьера объявлена, и вот я уже счастлива. Приходит столько людей, я трясусь, не знаю, получится ли у меня быть смелой. Но и радуюсь тоже. Критики я совершенно не боюсь. Я же о себе больше знаю, чем другие. Да, люди замечают недостатки, но я и сама могу их перечислить. Вопрос в том, может ли кто-то подсказать, как мне с недостатками справиться.
Мой муж говорит, что мужчина должен отвечать за духовный рост своей женщины, должен быть ее опорой. Мне кажется это верно. Женщина более импульсивна, ей не хватает трезвости. А мужчине не хватает чувственности. Если мужчина не боится быть мужчиной и позволяет женщине его дополнять, это идеал. Это гармония.
Как ты отдыхаешь?
Для меня отдых — просто побыть дома, ни с кем не разговаривать, прибраться, помыть посуду-пол. Еще я обожаю смотреть мультики Миядзаки. Он знает, о чем хочет рассказать и делает это, не торопясь. Очень светлые у него фильмы. И всегда о самом главном в жизни, — добре, любви, верности, дружбе.
У тебя есть любимые места в Москве?
Люблю Парк Горького, хотя сейчас там стало невозможно гулять из-за толпы, обожаю московские бульвары, Патриаршие пруды. Центр рядом с ГИТИСом, район Кропоткинской. А насчет кафе — мне не важно, где быть, главное, с кем.
фото: архив журнала, архив актрисы, пресс-служба, graziamagazine.ru
