Кама Гинкас никогда не пускает на свои репетиции журналистов. И вообще никого. В этом он непреклонен. В преддверии премьеры «Кто боится Вирджинии Вулф» знаменитый режиссер сделал исключение для «ВД».
Суббота. На улице сыро, неуютно, темно. Без десяти восемь утра я вхожу в здание МТЮЗа со служебного входа, охранник спрашивает мою фамилию, сверяется со списком, впускает, — «Кама Миронович уже в фойе, проходите!». В фойе? Оказывается, спектакль по культовой пьесе Эдварда Олби «Кто боится Вирджинии Вулф» будет идти в фойе второго этажа. Гинкас в приподнятом настроении (это в
— Важно, чтобы между зрителем и актерами не было бы никакого расстояния, чтобы зрителям даже было несколько неловко оттого, что он присутствует при семейных разборках. Такая противоестественная близость.
Входит реквизитор, Кама Миронович мгновенно переключается
— Леночка, нам нужны две подушки желтого цвета. Такого же, как костюм на Оле (актриса Ольга Демидова, исполнительница роли Марты. — Прим. «ВД»).
Подушек, кстати, и так много, — они разноцветные ими засыпаны большие кожаные кресла и диван, а также пол. Еще на «сцене» — столик, заставленный бутылками со спиртным, в углу — бар, тоже с богатым выбором алкогольных напитков. Вот, собственно, и все декорации. Ровно в 8.00 появляются Ольга Демидова и Мария Луговая. Обе немного сонные, но явно готовые к работе, — с целой кипой потрепанных листов текста, чашками кофе. Когда к ним присоединяется Илья Шляга и Игорь Гордин, Мария произносит:
— Спасибо всем огромное, что пошли мне навстречу. Я ужасно благодарна. И знаю, что, если бы попросили бы вы, я сделала бы то же самое.
— Мы же одна команда, Рекс!
Репетиция в такую рань — не
— Ну а как я мог отказать? Не дать прекрасным артистам сниматься в замечательных проектах? Это неправильно. Но и премьеру тоже делать надо, вот и выхватываем любое время. Впрочем, это в дурацкой традиции
Кама Миронович со своими артистами не так строг, как принято считать. Во время репетиции он обращается к ним исключительно «моя радость» и «дорогой», а то и «птичка». Когда кусок получается, кричит — «Молодцы!». Работа Игоря Гордина удостаивается совсем уж редкого эпитета «гениально». Правда, иногда в обращении «радость моя» звучит
Пока артисты «проходят» текст, режиссер подходит ко мне и, улыбаясь, надевает мне на голову забавную шапочку поросенка — это ободок с ушками и
— Ну, ребятишки, бросайте свои чашки и давайте пройдем молитву. С самого начала. Оля, птичка, пусть проснется голос. Я знаю, что сразу вскочить в финал трудно, но тем не менее.
«Сцена с молитвой» происходит за 10 минут до финала, в ней герои — супружеская пара Марта и Джордж (Игорь Гордин) играют в жутковатую психологическую игру, понятную только им двоим, — взахлеб рассказывают о своем несуществующем сыне гостям — молодоженам Нику и Хани (Илья Шляга и Мария Луговая). Неожиданно Джордж сообщает Марте, что их сын умер и начинает читать заупокойную молитву. Звучит вторая часть Седьмой симфонии Бетховена.
Гордин и Демидова повторяют сцену несколько раз подряд, их игра — как удар в солнечное сплетение, обжигающе хороша и убедительна. В любовь и ненависть этой пары (у которой не было и не могло быть детей) веришь сразу. Однако Кама Миронович
— Простите меня, я, кажется, недостаточно хорошо объясняю. Все это должно быть
Гинкаса обрывает внезапный гвалт, доносящийся с первого этажа.
— Что это такое? Эй?
Тут я узнаю, что такое Гинкас в ярости.
— Это уже зрители пришли, Кама Миронович, — устало произносит Гордин.
Через полчаса начнется дневной спектакль для детей. Пора заканчивать. Кама Миронович явно хочет продолжать. Полон энергии, просит артистов «еще разок пройти эту сцену». Но обрывает ее сам, понимая, что времени нет:
— Спасибо вам, ребятки, за то, что не спали. Это была важная репетиция.
Все расходятся, а я оказываюсь в кабинете режиссера.
— Я терпеть не могу посторонних на репетиции. Но в этот раз мне захотелось предуведомить зрителей. Приоткрыть дверцу. Незнающим сказать, что пьеса Олби — абсолютно гениальное произведение, что эта пьеса про наш инфантилизм. Про то, как мы бежим от реальности, и как реальность, как жизнь нас настигает. Кто боится Вирджинии Вулф? Мы боимся Вирджинии Вулф. Мы боимся жизни.
Взгляд Камы Мироновича вдруг становится грустным, он задумывается на минутку и добавляет:
— Еще напишите, что это очень житейская история, очень смешная, острая, глубокая и самое главное — в ней все так узнаваемо.
