В премьерном спектакле Театра им. Моссовета по «Римской комедии» Леонида Зорина Виктор Сухоруков играет императора Домициана. Актер поделился с Натальей Витвицкой впечатлениями от новой роли и рассказал, за что любит театр, какую власть считает необходимой и почему не просит прощения.
Виктор Иванович, почему вы согласились на роль императора? Понравился материал?
Если бы не понравился, я бы не согласился. Витя Сухоруков сегодня берется только за то, что ему интересно. Что важно — с режиссером Павлом Хомским я раньше не работал. Вот вам одна причина. Вторая — юбилей Георгия Тараторкина, который в этом спектакле играет моего оппонента, поэта Диона. Третья —
Каково играть императора?
Я не раз играл императоров. У меня есть фильм «Бедный, бедный Павел», где я выступаю в роли Павла I. Фильм оценен и критикой, и публикой. На сцене Театра Моссовета играю царя в спектакле «Царство отца и сына». Но римский, «импортный» император в моей судьбе действительно первый. Пьеса и спектакль, как пишут критики, о противостоянии власти и оппозиции, диктатуры и либерализма. Возможно, но для меня «Римская комедия» — не политический театр. Это театр характеров. Понимаете, я не обслуживаю идеологию, я обслуживаю публику. И хочу играть роли, а не быть носителем идей. Перед вами сидит игрок в чистом виде. В этом спектакле я играю не конкретную личность, а некий образ власти. Мой Домициан непредсказуем, противоречив, странен. Мне кажется, быть правителем — это вообще странная должность. Как будто ты — самолет, под тобой города превращаются в огоньки, а народы вообще не видать. Как при этом сохранить душу, чувства и сострадание? Правители ведь встречаются не с одним человеком, а с толпой.
С этой трактовкой спорил режиссер?
Нет. Я предлагал разные варианты — жесткие, шизофренические, очень либеральные. Но в итоге Хомский оставил этот, Домициан — власть объясняемая и разная. Я не играю позицию, я заставляю зрителя выбирать позицию. Вбивать гвоздями в головы зрителя
Вы кажетесь очень уверенным в себе актером.
Однако мне свойственна самокритика. Я даже страдаю от нее. Хотя как посмотреть. Ведь самокритика предполагает не только самоистязание, но и самоусовершенствование. Надо найти силы понять самого себя, не заблуждаться на свой счет. Самокритика может превратить тебя в цветущий сад, а может — и в поганое болото. Думаю, что мне самокритика полезна.
Почему вы работаете именно в Театре Моссовета? Уверена, другие театры тоже с радостью приняли бы вас в труппу. Наверняка звали уже.
Вы правы, звали и зовут сейчас. Это моя победа, наступил такой период в моей жизни, когда многие режиссеры делают мне предложения, а театры жаждут со мной сотрудничать. Таким вниманием к своей персоне я очень горжусь. Ведь я уже не молод, силы не те, энергия не та. Может, это неочевидно, но
При этом вас легко отпускают в другие проекты?
Я — баловень судьбы, это точно. В родном Театре Моссовета я играю Порфирия Петровича в спектакле «Р. Р. Р.» по «Преступлению и наказанию». Царя Федора Иоанновича в постановке «Царство отца и сына». Очень жалею, что на этот спектакль мало обратили внимание специалисты. Он не получил некую специальную отметину,
Еще я играю в Театре на Малой Бронной в постановке Павла Сафонова «Тартюф». Ой, а вы видели его новый спектакль «Сирано де Бержерак»? Это же чудо просто, я в восторге! А какая у Паши постановка по Вырыпаеву «Валентинов день»! Стычкин, Гранька Стеклова, Оля Ломоносова играют. Посмотрите обязательно! Как он сочинил эту историю — просто снегопад в горячей душе. Вот на кого надо внимание-то обратить, а вы все ко мне. Ладно, это я отвлекся.
Еще играю в мощнейшем Театре имени Вахтангова. Римас Туминас звал меня и раньше — на роль в постановке «Ветер шумит в тополях». Но я месяц порепетировал и сбежал трусливо.
Создается впечатление, что роль у Туминаса для вас особенная.
Конечно. Я как будто себя играю. Человека с двумя жизнями. Мой Авнер существует на грани, между пропастью прошлого и пропастью будущего. Так и я горюю о том, что потеряно безвозвратно. И тревожусь, что будет со мной дальше. Меня не покидает чувство, что эта роль ниспослана мне из Храма Гроба Господня в Иерусалиме. Меня вообще многое связывает с этим местом. Отвлекусь — когда умер Балабанов, и гроб его стоял в церкви в Петербурге, в эту минуту я был в Храме Гроба Господня в Иерусалиме. В этом же городе я получил предложение от продюсера агентства «Свободная сцена» сыграть роль Сарафанова в спектакле «Старший сын». Сегодня это очень важный для меня спектакль.
Виктор Иванович, я правильно понимаю, что роли вы в храме как бы выпросили?
Я давно ничего не прошу. Только благодарю. Последние годы не говорю «дай», а говорю «спасибо». И прощения не прошу. Просить прощения за уже совершенное бесполезно. Грех уже случился. Если я совершил, чего тут уже просить. Надо постараться в дальнейшем не повторить.
Есть
Ругаю себя, что не схватился за голову немножко пораньше. Мне бы в первую свою жизнь взять за гриву коня и скакать, а я в то время жил праздно, легкомысленно. Не ценил того, что имел, и совершенно не думал о будущем. Это главное мое сожаление. Хотя глупо сожалеть о том, чего уже не вернуть.
Представьте, что перед вами сейчас люди, которые сильно повлияли на вашу жизнь. Петр Фоменко, который привел вас в театр. Алексей Балабанов, снявший в дилогии «Брат» и «Брат-2». Сергей Бодров… Что бы вы им сказали?
Я все уже им сказал при жизни. Всем успел. Они очень разные, но все они услышали от меня: «Дорогой мой, ты у меня в семейном альбоме вместе с мамой, папой, сестрой и братом».
У вас множество наград. Где и как храните?
Они все у меня стоят дома на полочке. В специальном авторском серванте. Прекрасно смотрятся, лучше, чем хрусталь и фарфор. Я смахиваю с них пыль, я ими дорожу, горжусь, любуюсь.
Это правда, что вы будете участвовать в спектакле Ивана Вырыпаева?
Впервые слышу. Ваня Вырыпаев мне звонил и приглашал в постановку
Какой еще театр вы не приемлете?
Тот, который презирает публику. Хотя это больше относится к позиции режиссера. Есть такие, которые говорят, мол, чихал я на публику, мне публика не нужна. А для меня публика — это все ордена и медали, это муж, жена и ребенок. Я отдаю себя зрителям, чтобы эгоистично и нагло забрать у них благодарность и восторг.
А театр, который показывает зрителю язык, скалится и злобствует, не театр вовсе. Вот все говорят: «Провокации, эпатаж». А зачем они, ради чего? Если я беру утюг и бросаю его в зрительный зал. Это провокация? Нет! Это оскорбление! Я пришел наслаждаться, воспитываться, просвещаться, а мне утюгом в глаз. Не понимаю!
Как относитесь к разговорам про кризис в театре?
То, что сегодня происходит в театре, — это праздник. Несмотря на кризисы, санкции и все разговоры о смерти… Да нет никакой смерти, ребята! Вы не в те театры ходите! Пережив
Вы всегда очень активный, веселый. Когда мы с вами зашли в буфет театра, все стали улыбаться и
А я такой и есть. Другое дело — устаю от этого.
Как отдыхаете?
Умею регулировать свое состояние. Устал, значит говорю себе: «Сухоруков, угомонись, посиди, отдохни, накорми себя тишиной». Работает.
Как выглядит день, когда вы не работаете?
Очень прозаично. Я могу в халате шляться по квартире весь день, валяться в постели, смотреть телевизор. Все, как у людей. Еще очень люблю сад, огород, но это вещь сезонная. Открою вам секрет — этим летом хочу приостановить работу, чтобы подольше побыть «во саду ли, в огороде». Мне это очень нравится.
В каких фильмах вы вас увидим в следующем году?
Я сейчас мало снимаюсь. У меня незыблемое правило — когда выпускаю спектакль, то от кино отказываюсь. Журналисты все время вспоминают эпизод с моим отказом сняться в «Бондиане», я тогда у Меньшикова в «Игроках» участвовал. Кино — зыбкая вещь, никогда не знаешь, будет она реализована или нет. С театром все
Значит театр для вас сегодня — самое главное?
Сегодня я весь — театр. Когда был молодым, в свет вышла книга Анатолия Эфроса «Репетиция — любовь моя». И я думал: «Ну вот, какая глупость, репетиция — это рутина, это скучно». А сегодня я испытываю катарсис от самого процесса создания спектакля. Я могу сочинять, отказываться от сочиненного, могу отдавать, дарить идеи. Я собираю свои роли, как грибы в лесу. И это счастье! И в нем есть высокомерное чувство: «Я еще могу, я способен, есть еще вода в моем фонтане!»
