Спектакль Утопия

Новая пьеса Михаила Дурненкова в радикальной постановке Марата Гацалова.

Герои спектакля «Утопия» — незамысловатые жители глубинки, у которых почти не осталось надежды. Осталась только «Утопия» — старое, прогоревшее когда-то кафе, которое вдруг понадобилось возродить некому бизнесмену из Москвы. Да так возродить, чтобы «Утопия» была прежней, точно такой, как в 90-е: с плохим пивом и вырви-глаз интерьером. «Но мы же можем сделать лучше!», — возражают герои, только-только начинающие расправлять крылья. «А лучше — не надо, надо — как было», — пресекает их инициативу таинственный хозяин, отстегивая деньги. Изменились ли мы с 1990-х, возможно ли сегодня вернуться назад — такими вопросами задаются создатели спектакля. В основе постановки лежит новая пьеса Михаила Дурненкова — одного из лучших современных драматургов, с работы над текстом которого когда-то началась режиссерская карьера Марата Гацалова: в 2008-м он дебютировал пьесой Михаила Дурненкова «Хлам» в Центре драматургии и режиссуры. А в 2010-м «Экспонаты» Вячеслава Дурненкова (брата драматурга Михаила Дурненкова), поставленные Гацаловым в Прокопьевском драматическом театре, принесли режиссеру его первую «Золотую маску».

Михаил Дурненков о пьесе «Утопия»:

«Мне кажется, что все Утопии не про то, как сделать наше общество разумнее, добрее и лучше, а про общность, про возможность быть вместе. Утопия это когда придумано нечто технологическое или наоборот гуманитарное, что позволяет космосу одного человека быть близким и доступным космосу другого. Потому что этот пресловутый Другой есть и ад и рай, и ветер, и облака, и травы, и звери, и воспоминания, и закат в дачном окне и отпечаток надышанного детского пятачка на этом самом стекле. Не даром традиция русской утопии восходит к представлению об обществе как о некоем унифицированном наборе индивидуумов, покоряющих вселенную, воскрешающую предков и зажигающую потухшие звезды. Потому что так проще представлять нашу внутреннюю коммуникацию, проще понять другого если этот другой твой брат и плоть от плоти. И наша история, этот бесконечный и тягучий российский сон, она, в том числе, о попытке добиться этой одинаковости и понятности, сравнять личность всех со всеми, построить гигантский коллективный муравейник добра и созидания. Но только мне кажется, с каждой итерацией утопичность этого взаимопонимания становится все более и более очевидной. Возможно ли понять этого другого? Давайте уже начнём учиться на своих ошибках и скажем, что на уровне государства это невозможно. А на уровне семьи? И тут тоже все неочевидно. Утопия сосуществования внутри семьи древнее чем утопия государства, но судя по критике, которой она подвергается с момента появления самых первых драматургических произведений, не решена окончательно. Видимо и это не есть данность, раз каждый год на протяжении всего существования человечества мы ведем полемику с самой идеей того, что двое и больше людей должны соединять свои судьбы вместе на всю свою единственную жизнь. Так на чем же строится тогда эта иллюзия контакта, веры в то, что мы можем быть едины? Почему мы не успокаиваемся? Почему мы продолжаем думать об этом? Почему я написал об этом пьесу?
У меня нет ответа, художественные произведения это вообще скорее вопросы, чем ответы, но мне кажется, у меня есть такое подозрение, что Утопия это попытка. Что это не результат, а процесс, что Утопия это не абсолют, а неуклонное приближение к абсолюту, наша ежедневная, ежесекундная попытка стать Другим. И уныние, страшный смертный грех, это когда тебя оставляют силы на этом пути, и задача художника, моя задача, это помогать искать эти силы и рассказывать, что с тобой будет, если ты прямо сейчас не встанешь и не продолжишь путь. Но пьеса Утопия не об этом. Вернее не только об этом. Она о страхе перед будущем, о страхе перед жизнью, перед тем, что надо меняться, о попытке найти безопасное убежище в прошлом и остаться в нем навсегда. Потому что это – смерть».