Спектакль Господин Слуга

СЛУГА БЕЗ ГОСПОД
Просмотр спектакля «Господин Слуга» в театре им. Ермоловой от 20.04.2019.
Признаюсь в любви, причем в любви взаимной, к театру им. Ермоловой, под управлением Олега Меньшикова. Это единственное развлекательное заведение Москвы, которое на премьере, превращает откидные места галерки в удобные кресла партера и даже предоставляет дополнительное сиденье для итальянской сумки совершенно бесплатно.)) На этот раз аж в одном ряду с создателями спектакля – режиссером Юрием Квятковским и Ириной Га.
Заряжаясь весенним теплом жажду встречи с качественным продуктом. Ведь Московская премьера – это театральная франшиза супер-хита, поставленного более десяти лет назад в Англии, с успехом шедшего на сценах Вест Энда, Бродвея и даже Национального театра Лондона. Иду, чтобы хвалить и обожать.
В оригинале – «Один слуга, два господина»– представляет собой перелицованную на современный фасон Ричардом Бином комедийную пьесу Карло Гольдони. В ней Венеция середины XVIII века превратилась в курортный Брайтон 1963 года, венецианские дворяне – в местных гангстеров, а сам Труффальдино стал простым английским парнем, который во всю мочь пытается угодить парочке беспринципных бандитов.
Ермоловой очень к лицу и насыщенные цветом декорации, и мощные световые проекторы, и подсвеченный ими рубиновый бархатный занавес, и барабанная установка, и контрабас, и попавшие исключительно «по-блату», но не ставшие от этого менее «вкусняшными» братьями Золотовицкими с их группой «FireGranny». Алексей Золотовицкий искря, балагуря и переливаясь подобно золотым блесткам «дождя», в конце спектакля просыпавшимся на наши головы, мог бы один заменить всех слуг и господ на сцене, благо у него было неоспоримое преимущество – микрофон у рта.
Присутствие в первом ряду, в крайнем справа кресле автора, является приятной «смородинкой». Приветствуем Бина фирменным приемом английской королевы – поглаживанием яблочка ладошкой поднятой руки. Рассаженные по партеру «подсадки» возглавляемые Квятковским (какой у моего «земы» мощный голос!), вносят оживления интерактивного общения со сценой.
Чтобы пересаживать на русскую почву английский юмор нужно усвоить нехитрые, но очень важные правила – юмор в Англии специфический, зачастую черный-черный, многое, что в английском языке коротко и смешно на русский порой нужно переводить длинно и трехэтажно, чтобы смешно стало. И главное, помнить, что до зрителей это необходимо донести с помощью интонации «fall-rise» - «взлета и падения», которые и делают этот юмор смешным до коликов, тогда как для русской языковой лености характерен средний интонационный диапазон и второй смысловой план.
Пренебрежение этими правилами и порождает ситуацию, когда хочется смеяться и хвалить, а приходится плакать и ругать.
Хотя Квятковский и бла-блакал, что много времени потратил, чтобы разобрать технологию смешного, что он проанализировал все, что есть в мире передового в области юмора: от классических голливудских комедий 40-60-хх годов до современных комиков, но по сути его пригласили не в качестве режиссера-постановщика, а в качестве режиссера-адаптатора и эту работу он, пренебрегая и не понимая «сложностей перевода» с успехом - «завалил». Если бы он четко следовал плану переноса с одной национальной сценической площадки на другую, возможно и справился с этой непростой задачей, но вся проблема в том, что на московских подмостках свирепствует вирус ПСТИВС – проявления собственной творческой индивидуальности вопреки всему. Без этой заразности у нас никуда, что приводит к появлению на афишах вместо слов – художник-оформитель – гордого художник-постановщик, хотя весь вклад Саввы Савельева в том, что на родной декорации обои в серый кружочек, а у него в фиолетовый ромбик, у них шторки натуральные, а у нас напечатанные на принтере.
Я с большой нежностью отношусь к Филиппу Ершову (Фрэнсис Хэншл слуга), но возникают большие сомнения, что его амплуа – 100% комик. Во всяком случае, "попытка превратить в героя бенефиса актера из труппы, устроив актерскую лабораторию внутри театра", обернулась беспомощным переливанием из одних пробирок актерских неточностей в другие с целью получения эликсира смеха.
Главная проблема артистов – неумелое владение сценической речью. «Кашистостью» и турбулентностью интонаций грешат кроме Ершова – Борис Миронов (Чарли «Хомяк» Кленч), Наталья Горбас (Долли, сотрудница Кленча), Владимир Мурашов (Гарри Дэнгл).
Если к достижениям режиссуры Квятковского относится женский парик на голове Андрея Мартынова (Алан, сын Дэнгла) и противопоставление изящности его фигуры тучности отца, то откровенно говоря – это сомнительные находки. Мартынов создает достаточно экспрессивный образ, слишком утрированный и негармоничный, чтобы выйти из тени своего английского собрата.
Актерские удачи - Анна Воркуева (Рейчел Крэбб- Елизавета Мартинес Карденас) – убедительна в мужском костюме и малоубедительна в женском зеленом платье, Дэниел Барнс (Ллойд Боатенг, друг Кленча из Ямайки) – речитатив – великолепен (рад за Дениела, что ему удалось преодолеть круг Малой сцены и выйти на Большую), Алексей Жеребцов (Альфи, официант) - мастеровит, Алексей Каничев (Гаррет, метрдотель) – кто и показывает стабильные комические дарования на сцене Ермоловой, так это – Каничев, причем, весьма многогранные.
На премьере обнаруживается и несомненный актерский шедевр – игра Станислава Раскачаева (Стэнли Стабберс, жених Рейчел Крэбб). Это феерично! Тончайшие переходы и точнейшие интонационные попадания. Роскошная пластика и отличная актерская форма. Раскачаев – хорош как шотландский эль. Ради его игры стоит платить, смотреть и наслаждаться. Молниеносный прыжок на метровую высоту – высочайшее мастерство. Кстати, с прыжками и трюками - Cool, Ирина Га, четко стоит на страже изящества и разнообразия пластического наполнения. И музыкальное решение симпатично, хотя и куцевато.
Все заканчивается торжеством любви и массовым маханием с причала. Огромный букет розовых роз и пакет, видимо от мамы, достаются Алексею Золотовицкиому, Станислав Раскачаев получает два букета поменьше, Филипп Ершов – ничего.С левой стороны, из зала, на сцену выбегает режиссер, держа за руку хореографа, оставляет ее на сцене и, сгорая от стыда за проделанную работу, скрывается в правой входной двери. С потолка летит резанная фольга. Как говорится, что сварили то и едим – у нищих слуг нет.

СЛУГА БЕЗ ГОСПОД
Просмотр спектакля «Господин Слуга» в театре им. Ермоловой от 20.04.2019.
Признаюсь в любви, причем в любви взаимной, к театру им. Ермоловой, под управлением Олега Меньшикова. Это единственное развлекательное заведение Москвы, которое на премьере, превращает откидные места галерки в удобные кресла партера и даже предоставляет дополнительное сиденье для итальянской сумки совершенно бесплатно.)) На этот раз аж в одном ряду с создателями спектакля – режиссером Юрием Квятковским и Ириной Га.
Заряжаясь весенним теплом жажду встречи с качественным продуктом. Ведь Московская премьера – это театральная франшиза супер-хита, поставленного более десяти лет назад в Англии, с успехом шедшего на сценах Вест Энда, Бродвея и даже Национального театра Лондона. Иду, чтобы хвалить и обожать.
В оригинале – «Один слуга, два господина»– представляет собой перелицованную на современный фасон Ричардом Бином комедийную пьесу Карло Гольдони. В ней Венеция середины XVIII века превратилась в курортный Брайтон 1963 года, венецианские дворяне – в местных гангстеров, а сам Труффальдино стал простым английским парнем, который во всю мочь пытается угодить парочке беспринципных бандитов.
Ермоловой очень к лицу и насыщенные цветом декорации, и мощные световые проекторы, и подсвеченный ими рубиновый бархатный занавес, и барабанная установка, и контрабас, и попавшие исключительно «по-блату», но не ставшие от этого менее «вкусняшными» братьями Золотовицкими с их группой «FireGranny». Алексей Золотовицкий искря, балагуря и переливаясь подобно золотым блесткам «дождя», в конце спектакля просыпавшимся на наши головы, мог бы один заменить всех слуг и господ на сцене, благо у него было неоспоримое преимущество – микрофон у рта.
Присутствие в первом ряду, в крайнем справа кресле автора, является приятной «смородинкой». Приветствуем Бина фирменным приемом английской королевы – поглаживанием яблочка ладошкой поднятой руки. Рассаженные по партеру «подсадки» возглавляемые Квятковским (какой у моего «земы» мощный голос!), вносят оживления интерактивного общения со сценой.
Чтобы пересаживать на русскую почву английский юмор нужно усвоить нехитрые, но очень важные правила – юмор в Англии специфический, зачастую черный-черный, многое, что в английском языке коротко и смешно на русский порой нужно переводить длинно и трехэтажно, чтобы смешно стало. И главное, помнить, что до зрителей это необходимо донести с помощью интонации «fall-rise» - «взлета и падения», которые и делают этот юмор смешным до коликов, тогда как для русской языковой лености характерен средний интонационный диапазон и второй смысловой план.
Пренебрежение этими правилами и порождает ситуацию, когда хочется смеяться и хвалить, а приходится плакать и ругать.
Хотя Квятковский и бла-блакал, что много времени потратил, чтобы разобрать технологию смешного, что он проанализировал все, что есть в мире передового в области юмора: от классических голливудских комедий 40-60-хх годов до современных комиков, но по сути его пригласили не в качестве режиссера-постановщика, а в качестве режиссера-адаптатора и эту работу он, пренебрегая и не понимая «сложностей перевода» с успехом - «завалил». Если бы он четко следовал плану переноса с одной национальной сценической площадки на другую, возможно и справился с этой непростой задачей, но вся проблема в том, что на московских подмостках свирепствует вирус ПСТИВС – проявления собственной творческой индивидуальности вопреки всему. Без этой заразности у нас никуда, что приводит к появлению на афишах вместо слов – художник-оформитель – гордого художник-постановщик, хотя весь вклад Саввы Савельева в том, что на родной декорации обои в серый кружочек, а у него в фиолетовый ромбик, у них шторки натуральные, а у нас напечатанные на принтере.
Я с большой нежностью отношусь к Филиппу Ершову (Фрэнсис Хэншл слуга), но возникают большие сомнения, что его амплуа – 100% комик. Во всяком случае, "попытка превратить в героя бенефиса актера из труппы, устроив актерскую лабораторию внутри театра", обернулась беспомощным переливанием из одних пробирок актерских неточностей в другие с целью получения эликсира смеха.
Главная проблема артистов – неумелое владение сценической речью. «Кашистостью» и турбулентностью интонаций грешат кроме Ершова – Борис Миронов (Чарли «Хомяк» Кленч), Наталья Горбас (Долли, сотрудница Кленча), Владимир Мурашов (Гарри Дэнгл).
Если к достижениям режиссуры Квятковского относится женский парик на голове Андрея Мартынова (Алан, сын Дэнгла) и противопоставление изящности его фигуры тучности отца, то откровенно говоря – это сомнительные находки. Мартынов создает достаточно экспрессивный образ, слишком утрированный и негармоничный, чтобы выйти из тени своего английского собрата.
Актерские удачи - Анна Воркуева (Рейчел Крэбб- Елизавета Мартинес Карденас) – убедительна в мужском костюме и малоубедительна в женском зеленом платье, Дэниел Барнс (Ллойд Боатенг, друг Кленча из Ямайки) – речитатив – великолепен (рад за Дениела, что ему удалось преодолеть круг Малой сцены и выйти на Большую), Алексей Жеребцов (Альфи, официант) - мастеровит, Алексей Каничев (Гаррет, метрдотель) – кто и показывает стабильные комические дарования на сцене Ермоловой, так это – Каничев, причем, весьма многогранные.
На премьере обнаруживается и несомненный актерский шедевр – игра Станислава Раскачаева (Стэнли Стабберс, жених Рейчел Крэбб). Это феерично! Тончайшие переходы и точнейшие интонационные попадания. Роскошная пластика и отличная актерская форма. Раскачаев – хорош как шотландский эль. Ради его игры стоит платить, смотреть и наслаждаться. Молниеносный прыжок на метровую высоту – высочайшее мастерство. Кстати, с прыжками и трюками - Cool, Ирина Га, четко стоит на страже изящества и разнообразия пластического наполнения. И музыкальное решение симпатично, хотя и куцевато.
Все заканчивается торжеством любви и массовым маханием с причала. Огромный букет розовых роз и пакет, видимо от мамы, достаются Алексею Золотовицкиому, Станислав Раскачаев получает два букета поменьше, Филипп Ершов – ничего.С левой стороны, из зала, на сцену выбегает режиссер, держа за руку хореографа, оставляет ее на сцене и, сгорая от стыда за проделанную работу, скрывается в правой входной двери. С потолка летит резанная фольга. Как говорится, что сварили то и едим – у нищих слуг нет.