Спектакль Евгений Онегин

11.06.19. «Евгений Онегин» в постановке Андрия Жолдака в Михайловском театре – это тот случай, когда оперу надо, в первую очередь, смотреть. С вокальной точки зрения она далеко не безупречна, есть в моей копилке не просто лучше, а совершенно блестящие по исполнению Онегин и Татьяна (думаю, некоторые догадаются, кого я имею в виду), но режиссерская концепция с многочисленными загадками, символами и смыслами компенсирует здесь все, на вокал я внимания и не обращала, который, справедливости ради, был не так уж плох. Первая мысль, возникшая еще во время спектакля – да это же Бутусов в опере, но постановка то 2012г., ставшая лауреатом «Золотой Маски», можно только вообразить, какой эффект от «разрыва шаблона» был тогда. Да и сейчас дискуссии не утихают, слышала прямо за спиной в зале. Это тот театр, который я люблю, не одномерный, заставляющий думать, со множеством слоев.
Сначала скажу, что постановка по-эстетски красива. Только черный и белый цвета, полутонов нет, но здесь не эмоции, а страсти, или, как говорит сам Жолдак, «экстремальная чувственность музыки, музыки оперы, которая очень сексуальна». Соотношение между этими цветами меняется от начала к концу – в первом действии все в белом, но уже по вкраплениям черного (рассыпающиеся бусинки, которые роняет девочка, это Татьяна-девочка, точнее, ее внутренний ребенок; хор в геометрических костюмах двух цветов; появляющийся сразу весь в черном Онегин; черное белье под легкими платьями Татьяны и Ольги и т.д.) - предчувствуешь, что злой рок висит, судьба предрешена, от чего третье действие, где вся сцена и все персонажи в черном, действует буквально на разрыв, не случайно и люстра с грохотом падает, но в этом нет эпатажа, по-другому просто нельзя, пружина лопнула, каток судьбы заасфальтировал все.

Визуальных метафор много, они все со смыслом, а большинство из них были для меня очень эмоционально сильными. Вода, стекающая сверху на голову, прямо в темечко – как пытка, испытание любовью-страстью. Письмо Татьяны Онегину сопровождается льдом, она колет его на куски, которые тают в ее руках – и в противоположность холодный Онегин с авоськой льда (нет, не растопить его!) и своей отповедью. Убийство Ленского на дуэли, он падает в перевернутые напольные часы, ставшие гробом (время для него остановилось), а Онегин поливает его молоком, причем такого кремового, топленого цвета. Мучается и пытается оживить, молоко ведь целебный напиток. А с другой стороны, сама сцена, с мертвенным от залитой жидкости лицом Ленского выглядит почти зловещей…

Ария Гремина «Любви все возрасты покорны», а Онегин сыплет песок сквозь пальцы, песок как время, то бишь возраст.. а одновременно и отстраненность от звучащих слов. «Я скрывать не стану, безумно я люблю Татьяну» - а Онегин слышит шум моря, прикладывая к уху ракушку, ведь море – это безмятежность и влюбленность, это надежды, которым, увы, по его же воле (или все-таки воле судьбы?) не суждено будет сбыться.. Его объяснение с Татьяной, его рухнувшие надежды (лопающиеся белые воздушные шары), неистовое метание ножей наземь, в витиевато закрученные рога, напоминающие мифические (они появляются еще в сцене сна Татьяны, но там как аллегория чувственным и красивым фантазиям), и в отчаянии он выбрасывает все часы со сцены, время для него, хоть и не в буквальном смысле, но остановилось.

А теперь главный вопрос – зачем это все? Ведь музыка Чайковского сама по себе божественна, а уж Александр Сергеевич… Я каждый раз удивляюсь – ну как, как человек в 30 с небольшим лет мог знать и так просто вроде бы написать о том, к пониманию чего мы приходим обычно гораздо позже? Гений, безусловно. Так вот, возвращаясь к Жолдаку, его постановка – не форма ради формы. Здесь появляются (на мой взгляд, конечно) новые смыслы.
В постановке Жолдака есть один персонаж, которого нет у Пушкина в «ЕО» - карлик, с длинной бородой, напоминающий дядьку Черномора, который постоянно присутствует, но не произносит ни слова. Он как злой дух, демон, олицетворение рока. Почему Татьяна остается с нелюбимым мужем, а не поступает, к примеру, как Анна Каренина? Нет, не из-за чувства долга, не из-за соответствия нормам общества, а по воле судьбы, того самого рока. Такое понимание не приходило мне в голову ранее.
Но Жолдак дописывает и эпилог. После финальной арии Онегина и Татьяны снова звучит увертюра, а на сцене – семейная идиллия четы Греминых с маленькой девочкой (дочерью?), все в черном, девочка рассыпает, как и в начале, бусы, но не черные, а белые… И занавес меняется – в двух антрактах был белый квадрат на черном фоне, а в конце – черный квадрат на белом. Соединение Пушкина с Малевичем, возвращение к первоформе, за которой не пустота, а новый цикл.
Вот и я бы посмотрела эту режиссерскую оперу снова.