Именно в Амстердам Петр I прорубил «окно в Европу», и даже сегодня столицу Нидерландов можно исследовать, то и дело вспоминая российского императора.
Города, построенные на воде, похожи друг на друга, но прекрасны по-своему. Венеция — отчасти княжна Тараканова с картины Флавицкого, отчасти салонная декадентская кокетка. Ее прихотливые наряды несколько попахивают секондхэндовским тленом. На зеленовато-бледном челе — печать поэтической обреченности, к которой полагается комплектом авантажный грудной кашель (его заменяет надсадный крик чаек по утрам). Эта красота пронизана шармом увядания и как бы говорит миллионам оккупирующих ее суетных туристов: «Любите же меня, ведь я с вами ненадолго» (и так — двадцать столетий, полет нормальный). Пронизанный каналами Амстердам, который сильно моложе Венеции (основан всего-то в XIII веке) — совсем иное дело. Вместо шелка и жемчугов — добротный макинтош, спасающий от ветра и более или менее перманентной мороси (с недоумением замечаешь не дождь, а его вдруг отсутствие). Вместо бледно-серо-розово-голубого дворцового колора — немаркая гамма всех оттенков шоколада и кофе, со сливками и без. Амстердам, как будто из упертости противореча климату, энергичен, бодр, здоров, не кашляет (разве только изредка в кафешопах). Даже упитанные чайки здесь, кажется, не склонны истерить почем зря, но деловито снуют.
На голландский манер
Амстердам не расположен к пустой томности. На коротеньком — метра полтора — ложе в Доме-музее Рембрандта, натурально, не развернешься: как и современники, гений полагал, что если спать, привольно вытянувшись в полный рост, то велик шанс увлечься и не проснуться (живи мы с таким настроем и сейчас, то худо-бедно отсыпались бы только в эконом-классе самолета, где отдых полулежач и чуток). То же касается и бытового комфорта в целом: Рембрандт, благо спал грамотно, дожил до вполне солидных — по меркам века — 63 лет и до самой смерти ежедневно мерил шагами три лестничных пролета, очень узких, длинных и крутых.
В Амстердам, где полет фантазии соседствует со здоровым прагматизмом, а умение поразвлечься — с трудолюбием, Петр Первый влюбился страстно, приезжал надолго и при первой возможности. Рембрандта купил всего одного (в живописи, как и в жизни, царь ценил что-нибудь эдакое с морем и парусами). А ведь в то время шедевры наверняка стоили недорого; умерший в бедности художник и монарх, приехавший в Голландию в 1697-м, разминулись всего в 28 лет. Зато Петр вывозил в посконно-лапотную Россию многое другое: от заспиртованных младенцев для Кунсткамеры до пожарных брандспойтов. Не будет большим преувеличением сказать, что и Санкт-Петербург, самый европейский из русских городов, в некотором роде вывезен из Амстердама.
Голландские маневры Петра годятся как идеальное руководство для современного туриста. Вот три ключевых пункта.
Гулять
Петр, особенно когда во время первого визита жил в Амстердаме под видом простого плотника Петра Михайлова (на первых порах инкогнито работало: местные мальчишки как-то закидали забавного верзилу сливами), гулял по городу много и бессистемно. Метод применим и сейчас. Скучных, где негде отдохнуть взгляду, мест в довольно компактном центре города, кажется, нет вовсе, и заслуживающие внимания достопримечательности рано или поздно соткутся на пути.
Скорее рано, чем поздно, — Музей Ван Гога, не в пример Дому-музею коллеги Рембрандта хайтековый и просторный. В десяти шагах — Музей современного искусства, где наряду с западными мастерами представлены наши классики. От Кандинского и Малевича (его здесь много) до издания маршаковской книжки «Сказка о глупом мышонке», проиллюстрированного Владимиром Лебедевым и до сих пор встречающегося в иных московских домах.
Пристального мещанского внимания на предмет «Эх, жили люди!» достоин музей Ван Лон. Главное в нем — не живопись, но интерьеры, среди которых, прирастая банкетками, прожило несколько поколений богатого амстердамского семейства Ван Лонов. Любуясь парадными портретами благообразных хозяев, невольно домысливаешь ворох темных фамильных тайн, без которых, как известно из детективов, не обходится ни одно почтенное семейство. И впрямь: Ван Лоны съехали отсюда в 1945-м, преданные остракизму за дружбу с нацистами. Поразмыслите об этом на скамейке во внутреннем дворике — возможно, самой уютной из тех, на которых вам когда-либо приходилось сидеть.
Музей секса, логично расположенный вблизи Центрального вокзала (очень красивого), представляет собой ровно то, что и ожидаешь. Экспонаты, будь то представительные каменные фаллосы родом из древности, порнодагерротипы конца XIX века или афиши индийских фильмов для взрослых 1970-х, демонстрируют, что секс-фантазии человечества на протяжении веков были сколь смелы, столь и однообразны. Иной раз раздаются характерные охи и стоны, но то, по счастью, не увлекшиеся прекрасным посетители, а ростовые куклы в жизнелюбивом кожаном белье.
Работницы знаменитого квартала красных фонарей, поскольку живые и настоящие, попусту не стонут, а, одетые по минимуму, заняты, каждая в своей сияющей красными лампочками светелке с окном-витриной на улицу, будничными девичьими делами. То есть слушают музыку в плеере, воркуют о чем-то по телефону («Котик, заскочи за сельдью в супермаркет и в прачечную»). Девушки на любой вкус: от корпулентных негритянок до тоненьких японок. Писк сезона на рынке соблазна — очки в добротной оправе в эстетике «учительница первая моя».
Альтернативных способов прогулки по городу два. Первый, дорогой: экскурсия по каналам на закрытом (дождь же) катере с шампанским, клубникой и капитаном-рулевым с окладистой бородой, похожим на Кузьмича из «Особенностей национальной охоты», угодившего в альтернативную гламурную реальность. Второй, бюджетный: на взятом напрокат (пункты на каждом шагу) велосипеде. Выбирайте надежный, но постарше: новенькие и блестящие модели вызывают здорово-нездоровый интерес у жуликов. Лишенный крутых холмов, практически плоский Амстердам — рай для велосипедистов. Если в Москве любители покрутить педали — раздражитель для честных пешеходов и едва ли не объект сафари для водителей, то здесь они — цари и боги, величаво катящие по выделенным дорожкам, которые уже, конечно, проезжей части, но ощутимо шире тротуаров. Сев в потертое седло, сразу чувствуешь себя не пришлым туристом, но амстердамцем; и это, кстати, тоже соответствует заветам Петра. Легендарные электромобили Tesla, которыми укомплектован городской таксопарк, лучше приберечь напоследок — когда придет пора отправляться в аэропорт.
Покупать
«Хорошо, очень хорошо!», — приговаривал, согласно мемуаристам, царь и, не ограниченный бюджетно, приобретал решительно все, что приглядывалось. Сегодня за оригинальными покупками принято отправляться в район Девяти улиц, нашпигованный затейливыми лавками. Но местные модники предпочитают легендарный блошиный рынок Ватерлооплейн, пир и омут для ценителей всего прекрасного Там — тот же винтажно-антикварный ассортимент, что и на Девяти улицах (от фарфоровых фигурок и вилок до старинных жестяных коробок, чарующих и бессмысленных, как и всякая истинная красота). Однако в большем объеме и с уместным торгом. С чувством подобранный секонд-хенд, от лисьих горжеток до горы немыслимых шарфов по евро за штуку.
Ценители менее долговечной красоты не проходят мимо главного цветочного рынка Bloemenmarkt, где в первую очередь, понятно, продаются знаменитые голландские тюльпаны всех сортов. Рядом с цветами — непременно луковицы, но покупать их стоит, только будучи уверенным в своих садоводческих талантах; в средней полосе России тюльпаны из Амстердама приживаются неохотно; любуйтесь на месте. Зато сыры, не так давно ставшие для россиян вариантом самодостаточного ответа на вопрос таможенника о цели поездки, прекрасно переносят дорогу, а в Москве поедаются с приятной светлой печалью. Запасаться ими можно в понтовых и недешевых, но фраппирующих широтой ассортимента лавках вроде De Kaaskamer, а можно запросто, на крупнейшем амстердамском рынке Albert Cuypmarkt. Рядом — район Пейп, густо нашпигованный кафе и ресторанами, представляющими кухни народов всего мира. Голландия славна сыром и нежнейшей сельдью (с ней можно повстречаться в самых неожиданных блюдах). Но в целом национальную кухню, краеугольный камень которой — на совесть разваренные овощи с мясом, не находят в себе душевных сил полюбить и самые преданные амстердамофилы.
Развлекаться
Всеми силами пестуя в себе европейца, отдыхал Петр на вполне русский манер, с пьянством и буйством: в процессе гулянки разнес, например, дом своего доброго приятеля. Тут как раз не следует брать пример с Петра Алексеевича; живи охочий до танцев и движухи монарх сейчас, он, коль приключится русская хандра, отправлялся бы в Амстердам за клубными вечеринками. Оптимально — в октябре, когда стартует легендарный фестиваль Amsterdam Dance Event. Уже два десятка лет центр города на пять дней оказывается затянут желто-черными флагами с аббревиатурой ADE, а владельцы гостиниц, и без того не кукующие от безлюдья, не нарадуются: в город подтягиваются клабберы и звезды индустриии со всего мира.
Разброс площадок широк и многообразен. От пробирающего низкими рейв-частотами ангара Het Sieraad, расположенного рядом с верфью (отдельное удовольствие — плыть туда на ночном пароме), до Westerkerk («Западная церковь»). В этом действующем лютеранском храме, где по преданию похоронен Рембрандт, нынче осенью в рамках ADE состоялась премьера техно-оперы, вдохновленной классическим католическим гимном Stabat Mater. В краях, где толерантность не почитается добродетелью, а пение с амвона имеет жесткий формат, подобный прецедент сложно себе вообразить. А в Амстердаме, где за милую душу сочетается несочетаемое и цветут все цветы, — пожалуйста. Смолкает техно, Рембрандт спит, служба идет.
Редакция благодарит Голландский Альянс за организацию поездки.
