Фильм Степана Бурнашева «Черный снег (Хара Хаар)» (2020) победил в основном конкурсе фестиваля «Окно в Европу». В картине продавец паленого алкоголя возвращается из родной деревни, но посреди снежной пустыни у его грузовика сдувается шина. При замене колеса машина падает с домкрата и придавливает руку мужчине: дальше следуют 13 минут отчаяния с болью и 18 минут ломания и отгрызания конечности. Дмитрий Елагин поговорил с режиссером о фестивальной популярности якутского кино, о временах видеосалонов и религиозных мотивах в «Черном снеге».
Как вы думаете, почему якутское кино сейчас стало известно в остальных регионах России?
Мы давно работает, 15-20 лет тому назад качество фильмов было похуже за счет технической базы, в год снималось от десяти до пятнадцати фильмов. В появившейся популярности есть своя закономерность изменения количества на качество с возрастанием опыта у киноспециалистов. И в итоге мы научились за маленькие деньги снимать достойные фильмы.
Я раньше думал, что снимаю фильмы на своем языке о своих людях для своих, а потом выяснилось, что это интересно всей России и всему миру. Как ни крути, люди везде одинаковые, проблематики бытовые и небытовые понятны всем.
Что стало основой вашего киноязыка?
Я с детства очень люблю смотреть кино, был завсегдатаем видеосалонов. В советское время показывали на большом экране «Кинг-Конг» и «Кинг-Конг жив» (1976 и 1986, Джон Гиллермин), индийские фильмы с Митхутом Чакраборти («Танцор диско» и «Танцуй, танцуй»), корейский боевик «Хон Гиль Дон» (1986, Гиль-Ин Ким). Потом все загнулось, но пришли с райцентра люди, которые на маленьком телевизоре в большом клубе показывали с видеомагнитофонов фильмы. Я с утра до вечера зависал там, а потом начали появляться кассеты у всех, пошел обмен и так далее. У меня даже был список из просмотренных фильмов, к шестому классу помнил шестьсот по названиям, где-то были заметки. Но я никогда не мечтал стать режиссером, потому что думал, что это за пределами возможного. Но когда увидел якутские видеофильмы в 90-ых, тогда возникла надежда, что можно и нам оказывается снимать. С детства думал, что: «У нас же много интересных историй, сказок и былин, почему мы не снимаем кино?».
Наше время настало время с приходом цифры, ведь кинопленка – дорогое удовольствие. Я попробовал, сперва снял очень любительский фильм в жанре комедии, его даже показали в одном из якутских кинотеатров в малом зале. Тогда подумал, что это не мое, что очень сложно, не буду этим заниматься. Но потом написал один сценарий и в 2012-ом снова вернулся к режиссуре.
Почему решили вернуться?
Внутреннее желание и вера в себя подтолкнули. Не каждый же осмелится стать режиссером, командовать людьми, рассказывать какую-то историю, воздействовать на людей положительно или негативно. Я без академического образования, был далек от искусства, окончил институт математики и информатики по специальности информатика-экономиста. Не думал, что творческий, но потом проникся кино и понял, что не могу жить без этого.
Где я учился? На площадке у своей группы, потому что, когда начинал, она была опытнее меня. Я много читал, смотрел, учился снимать, монтировать и писать сценарий. Из-за того, что не мог позволить много специалистов, мне пришлось все специальности изучить изнутри, что очень сильно помогает, потому что я понимаю специфику работы каждого из цехов, сколько времени где заложить.
Когда начинал, то думал: «Вот эту сцену сниму как в том фильме, а эту, как в этом. Мой актер сыграет как он». А когда начинал работать, то забывал и после съемок задумывался: «Блин, я же хотел снять таким образом, а снял так».
А как кто хотелось снимать?
Как Джеймс Кэмерон, Эльдар Рязанов и Квентин Тарантино и многие другие. В итоге у меня не получилось это сделать, и сейчас я этому рад, потому что таким образом состоялся как режиссер. Слава богу, что у меня не получилось подражать.
Насколько сильно верования якутского народа повлияли на ваше кино?
К счастью, у нас все еще есть свой язык, верования, культура и традиции. Мы близки с природой, с духами, кормим их, сдабриваем. Мы общаемся с ними в мыслях, можем вербально, даже если ответа нет; верим, что они есть. Перед съемками специально хожу на природу, прошу благословения у духов. Все время мысленно прошу и объясняю: «Я снимаю об этом не ради успеха или снискания зрительской доброжелательности, а чтобы рассказать». Пришло время рассказать нашей молодежи и людям из другой культуры о нашей.
В «Черном снеге» есть символы и мотивы двух религий: в былые времена весь якутский народ крестили, дали древнерусские и древнегреческие имена, но параллельно осталась своя вера и культура. Основная наша религия – вера в Айыы (Айыы үөрэҕэ), поэтому хотя в фильме герой не верующий человек, но он понимает, что возможно молитва его спасет. Потому что на дороге в степи машины ездят раз в полчаса, а может быть, что сутки никого не будет. Герой избрал короткий путь, чтобы быть уважаемым человеком у себя на селе, его ошибочные суждения вперемешку с верованиями и символами я постарался показать: христианская икона дает надежду людям, которые не могут зачать ребенка, найденный мужчиной машинный ключ на дороге похож на крест, перекресток тоже, а дерево с подвязками из нашей религии. Это особое отношение к религии можно увидеть в «Черном снеге».
