Каннский кинофестиваль открылся мюзиклом «Аннетт» Леоса Каракса, который 12 августа выйдет в кинопрокат в России. Каракс объединился с музыкальной группой «Sparks» и рассказал личную историю потери любимого человека, который остается в голове и после смерти. Дмитрий Елагин прямо сейчас от редакции «Вашего досуга» находится в Каннах и рассказывает, как Каракс приблизил жанр американского мюзикла к древнегреческой трагедии.
Кратко:
«Аннетт» — грандиозное кино, где Леос Каракс через смех над условностями мюзикла (герои напрямую говорят о своих ролях в сюжете, цветовое решение идеально выверено) передает трагедию потери любимой жены. Роль главного героя Генри — одна из лучших в карьере Адама Драйвера, в чьем новом амплуа сочетается жестокость и мягкость, чувственность и цинизм, которые в конце утопают в бездне печали. Эту печаль никому не вылечить, потому что любимая уже не скажет последних слов, а ребенок — это деревянная кукла, не знающая правды.
Подробно:
Каннский кинофестиваль, несмотря на пандемийные ограничения, открылся. Его программный директор Тьерри Фремо сделал большой подарок зрителям, поставив фильмом открытия мюзикл «Аннетт», который французский режиссер Леос Каракс готовил 9 лет с его предыдущего работы «Корпорация “Святые моторы”». В 2011 году произошло трагическое для Каракса событие — умерла его жена Екатерина Голубева. Ей, а также собственным переживаниям потери посвятил режиссер очень хитрый мюзикл «Аннетт».
Сценаристами и композиторами выступили братья Мэйл, основатели музыкальной группы «Sparks», которые выстроили фильм наподобие рок-оперы или мюзикла. Почти каждая сцена связана со своей композицией, где герои поют простые рифмы или повторяют одну и ту же строчку. Первая композиция «So May We Start» (пер. «Можем ли мы начать») обращается к опаздывающему в зал зрителю, в кадре появляются исполнители, актеры Адам Драйвер («Брачная история», новая трилогия «Звездных войн»), Марион Котийяр («Начало» Кристофера Нолана, франшиза «Такси»), Саймон Хелберг («Теория большого взрыва»), режиссер и братья Мэйл. Подобное начало полностью преображает фильм и отвечает эстетике Каракса — он не хочет, чтобы зритель видел в его произведении реальность, он всегда отталкивался от неё, воспринимая её скучной и жестокой. Показывая себя в начале, автор акцентирует внимание собственной персоне — «Аннетт» о его тяжелом прошлом, которое он превратил в красочное кино.
Генри (Драйвер) — стендапер с шоу «Обезьяна бога» («The Ape of God»), а Энн (Котийяр) — оперная певица; он убивает людей смехом, она из раза в раз умирает на сцене. Они любят друг друга, поют оду любви «We Love Each Other So Much» (пер. «Мы любим друг друга очень сильно») во время прогулки, поездки на мотоцикле и даже, занимаясь сексом. Режиссер смеется над такими условностями мюзикла, над его театральностью и броскостью, чтобы потом перейти к серьезности.
Смех кончается, когда у героев появляется ребенок Аннетт, и Энн начинается четко ощущать, что что-то не так. Что же не так? Генри работает с юмором, ему в отличие от Энн надо постоянно придумывать новое — смех очень быстро изнашивается. Произнося на сцене шутку, он убивает её, а Энн, наоборот, воскрешает своим пением ушедшее в прошлое. Поэтому по-разному сняты их представления: его одним кадром в простых декорациях, а ее на большой сцене, в глубине которой за стеной оказывается живой лес. Она муза, ее искусство — это чудо. Генри в попытке вырваться из потока заготовленных шуток придумывает серьезное выступление с рассказом об убийстве жены — защекотал до смерти. Заученная публикой комедия превращается в трагедию, которую она больше не желает терпеть. Эта сцена знаменует главный для Леоса Каракса переход от комичности к серьезности, теперь смех будет появляться лишь изредка, потому что автор говорит о личном, связанным с утратой жены (в титрах он посвятил «Аннетт» дочери Насте, которая вместе с ним переживала потерю матери). После просмотра зритель так и не узнает, виноват ли Генри в смерти жены, или всему виной воля случая — важнее ситуация потери, когда от матери остается только ребенок, чье имя Аннетт (Annett) будто повторяет её Энн (Ann), только чуть длиннее.
Есть одно «но», Энн родила куклу, а не настоящего ребенка. Кукла — пустой сосуд, подобный человеку, который Генри связывает с женой после ее гибели. Девочка подобно матери поет под светом софитов, но она всего лишь механизм, который не может поговорить с отцом о его чувстве вины, ни простить, ни осудить. В этом роковая трагичность фильм Леоса Каракса, приближающая его произведение по масштабу к древнегреческим трагедиям, где только боги могут разрешить человеческие проблемы. Но в нашем мире и мире Каракса богов нет, есть только одинокий человек один на один со своей бездонной печалью и куклой.
