В 2017 году молодой режиссер Александр Хант получил гран-при кинофестиваля в Карловых Варах за дебютный фильм «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов». Его новую работу «Межсезонье» — драматичную историю любви двух подростков, — уже отметили призом на кинофестивале в Варшаве. Талех Габибов поговорил с режиссером об испорченных зрителях, онлайн-платформах и работе над новым фильмом.
Как прошли съемки вашего нового фильма «Межсезонье»?
Там все сразу пошло не по плану. Мы не получили деньги Минкульта, и продюсер, с которым мы работали, не смог поддержать нас финансово. В итоге мы отправились в Екатеринбург (место съемок — прим. ред.) на свои ресурсы. Уехали в августе 2019 года, и закончили снимать в январе 2020, как раз когда началась вся эта история с коронавирусом.
Почему Минкульт не поддержал фильм?
Я не знаю. Говорили, что было мало денег, и поддержали гораздо меньше фильмов, чем собирались. Мы были в секции экспериментального авторского кино, и у нас были хорошие шансы, но наш фильм не поддержали. А фильм «Гардемарины 5» поддержали. Просто «Гардемарины 5» — это очень авторский экспериментальный проект (смеется). Ждем успеха на Каннском фестивале. «Гардемарины 5» просто пробьют все фестивали, и все будут только говорить, как же хорош Харатьян в старости.
А откуда тогда деньги на съемки фильма?
Это деньги, которые нашел мой друг Максим Добромыслов, который стал новым главным продюсером фильма, это деньги, которые нашли мы, в том числе — мои деньги. У нас был сложносочиненный бюджет.
Например, часть фильма мы снимали на пленку — а пленка всех страшно пугает, будто это какие-то страшные расходы. Но с ней нам помог Валерий Тодоровский. У него в последнем фильме «Гипноз» главного героя играет Сережа Гиро — мальчик, которого нашли мы. Он отправил свою заявку в «Межсезонье», я дал ему задание записать видео. И когда Сережа его прислал, то показался мне невероятно талантливым. Но он просто не подходил нам на какую-либо роль по возрасту и характеру, поэтому мы закинули его в кастинг Тодоровского, который никак не мог найти актера на главную роль. А Тодоровский, в свою очередь, подарил нам пять километров пленки Kodak. Вот таким образом мы как-то и выживали — в прямом смысле этого слова.
Вы взяли на главные роли обычных подростков, а не профессиональных актеров. Каковы было работать с ними?
Главное их преимущество, которого вообще не хватает в российском кинематографе — это их желание участвовать. Было здорово видеть их горящие глаза. Я бы не сказал, что они «совсем-не-актеры», которым сложно было поставить задачу. Ничего в этом не было критичного. Работалось в удовольствие, и сами съемки были приключением, борьбой с обстоятельствами. Мне понравилось.
Вы говорили, что хотите сделать из «Межсезонья» манифест поколения. Вам не кажется, что сейчас для молодого поколения почти каждый месяц выпускают такие манифесты — «Половое воспитание» от Netflix, «Эйфория» от HBO и так далее. Чем ваш будет выделяться?
Ну, я могу ответить, только фильмом. Быть голословным, говорить, что «мы будем такие! и такие!» — неинтересно. Моя задача — фильм сделать. И посмотреть, как к нему отнесутся.
«Межсезонье» вы собираетесь выпустить в кинотеатрах или на онлайн-платформах?
Изначально был план однозначно попасть в кинотеатры, и мы по-прежнему к этому стремимся. Но платформы тоже рассматриваем.
Моя задача как режиссера простая — чтобы как можно больше людей увидело фильм. А так как фильм принадлежит мне и моему другу продюсеру, то, конечно, его материальный успех конкретно на нас повлияет.
Во-первых, нам надо будет отдать долги, и я надеюсь, что мы их отдадим. А если мы сможем заработать, то будет возможность сделать что-то еще, двигаясь такой же дорогой, независимо от Минкульта или еще кого-либо. Потому что, как выяснилось, это действительно может сказаться не лучшим образом на фильме.
Ваша короткометражка «Карантин» собрала 3 миллиона просмотров. Вы ожидали, что она будет настолько успешна?
Нет. Я, честно говоря, даже не знал аудиторию Журнала «Главбух». Это они нам ее заказали: «Нам нужна история про бухгалтера». Я не знал, что так много бухгалтеров захочет посмотреть короткометражку (смеется).
Но мы старались, наша задача была сделать короткометражный фильм, который будет интересен многим. Я его воспринимаю как такую жанровую работу под заказ. Не могу к ней относиться серьезно, как автор, но как режиссер, который попробовал жанр с точки зрения ремесла — это был очень интересный и хороший опыт.
Два года назад вы сказали, что создали закрытый клуб для молодых кинематографистов, чтобы они друг другу помогали. Что с клубом сейчас?
Сейчас у нас есть одна идея, которую мы хотим реализовать, но для нее нужна площадка. Мы её ищем. Возможно, благодаря площадке получится сделать клуб более открытым. Мы смогли бы проводить мероприятия — вроде показа фильма, его обсуждения и анализа для тех, кому это интересно. Пока мы по-прежнему тихо и мирно существуем. Долгое время мы были в Zoom’е. Сейчас стало полегче, и мы можем встречаться лично и продолжать свое дело.
Цель этого клуба — в том, чтобы режиссеры-дебютанты и вообще люди, которые хотят заниматься кино…
Нет, это чисто наш клуб. Там только наши друзья, которые находятся в кинематографе, хотят делать что-то свое, ценное и важное, не только для нашего клуба, но и для всех зрителей. Нам не нравится то, что происходит в современном российском кинематографе, как и многим. И мы решили, что не нужно действовать в одиночку, а нужно действовать сообща. Для этого мы собрались, придумали какой-то регламент и пытаемся помочь друг другу реализовать свои планы.
А вы уже успели что-нибудь создать? Можно это где-нибудь посмотреть?
Все в процессе. Ничего законченного нет.
Вы говорили, что современный зритель испорчен. Что вы имели в виду?
Я имел в виду, что во времена, когда Тарковский снимал свои фильмы, он не был режиссером какого-то элитарного зрителя. Его фильмы были понятны огромному кругу зрителей, они имели успех, они были нужны. Тарковский встречался со студентами где-то в Казани — не помню в каких вузах, но точно не в ведущих, — и студенты задавали ему вопросы. Это были вопросы зрителей, которые говорят с режиссером на одном языке. Они понимали, как кино Тарковского устроено — это не было какой-то сложностью. В принципе, если человек достаточно насмотренный и образованный, авторское кино не является чем-то недоступным.
А сейчас мы живем в такое время, когда зритель стал потребителем. И не только в кино. В большинстве случаев все, чего он ждет на экране кинотеатров — это развлечений, эмоциональных аттракционов. Делать что-то на стороне кинематографа, как поиска, эксперимента, исследования, как попытки зайти на территорию не просто проблемы, а на территорию языка кино становится сложно.
В лучшем случае такое кино сразу отправляется на фестивали, и благодаря им получает какую-то аудиторию. В худшем — количество зрителей этого фильма измеряется тысячами, сотнями, десятками людей. Будущее этого кинематографа все печальнее и печальнее, потому что кто готов давать многомиллионные бюджеты фильмам, которые не будут востребованы огромной массой зрителей?
Поэтому сначала возник арт-хаус, потом «Догма 95», и вот теперь мы лелеем кино на своей коленке, и только эта коленка — наша территория свободы.
Почему зритель так изменился?
Не думаю, что это чья-то вина или чей-то умысел. Просто мы живем в такое время.
То есть через 20 лет все может измениться? Никто не будет смотреть супергеройское кино, и люди будут снова понимать Тарковского в Казани?
Пока что я не вижу для этого предпосылок. Кажется, что даже супергеройское кино перестанет интересовать зрителя, и он окончательно спрячется в виртуальном мире. И будут какие-то суперигры, которые окажутся лучше, чем реальность (смеется).
А ведь Netflix и другие платформы сейчас как раз выступают рупором независимого кино.
А вот это их хитрость. Что хочет Netflix? Netflix хочет, чтобы ты включил Netflix, и шесть дней в неделю его не выключал. Ну, в воскресенье ты отдохнул — и дальше сидишь, не поднимая головы. Поэтому я считаю, что Netflix это как прекрасно, так и ужасно. Netflix хочет забрать все наши жизни, только для того чтобы мы продлили подписку.
Но режиссеры же могут это использовать, чтобы находить свою аудиторию.
Если говорить вообще про платформы как явление, то, действительно, там больше свободы для авторов. Платформы хотят застолбить за собой место, стать единственными, поэтому им нужно чем-то удивлять, экспериментировать, пробовать, чтобы захватить аудиторию. В этом есть определенные возможности.
Потому что кино живет в какой-то тотальной системе статистик, аудиторий, кто в кино ходит, кто — не ходит, когда нужно фильм выпустить в прокат и так далее. Это сразу накладывает на работу режиссера много нюансов, которые превращаются в коммерческую цензуру. К тому же у нас есть цензура государственная — в кино не должно быть определенных сцен или слов.
А платформы пока что так не говорят. Есть смысл там себя попробовать.
Вы рассказывали, что в Корее на ваш фильм «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов» очень остро реагировали, потому что для них такое отношение главного героя к отцу — табу.
Да, для них это был какой-то фантастический фильм. Они смотрели и думали: «Черт возьми, так не бывает».
Какие были реакции у других иностранных зрителей?
Могу сказать, что фильм достаточно универсальный. Даже для Кореи. Понятно, что когда мы смотрим азиатские фильмы, то у нас тоже есть вопросы, как они там существуют.
Но если история универсальная, если в ней понятны эмоции, чувства, перемены в герое, то даже если там происходит что-то, что тебе кажется непривычным, ты все равно можешь в это погружаться. Поэтому с «Чесноком», где бы я ни был, я никогда не чувствовал, что мой фильм посмотрели, как что-то инородное, и вообще его не приняли. Во всех европейских странах он считывался хорошо и понятно, люди даже больше смеялись. Многие говорили, что это черная комедия — для меня это было скорее хорошо, потому что я хотел сделать больше юмора.
Я думал, что фильм более понятен для зрителя из стран СНГ. Но его легко понимали везде, где я был — и в Англии, и в Швеции, и в Чехии, и во Франции. В Магадане вот было неожиданно. Первый и единственный вопрос, который мне там задали: «А зачем вы сюда приехали? У нас у каждого второго такая история».
Какие у вас дальнейшие планы после «Межсезонья»?
Возможно, я сниму сериал, а может — пару сериалов. Мы сейчас со сценаристом пишем небольшой сериал по книге Сальникова «Отдел». Он будет в определенной степени безумный, там очень интересная безумная идея есть в самой книге, и мы ее раскручиваем.
А что с фильмом про зону? В одном из интервью вы рассказывали, что работаете над ним.
Я хочу сделать фильм про зону: у меня давно, еще до «Чеснока», был написан сценарий. Но этот сценарий уже устарел, и я однозначно не буду снимать по нему. А как сейчас эту историю рассказывать — пока не знаю. Пока что она лежит в ящике желаний, и я к ней не обращаюсь.
Последний российский фильм, который вас удивил?
«Папье-маше» Виталия Суслина.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
