Ксения Ратушная — российский режиссер, автор драмы «Аутло», обладатель главного приза кинофестиваля «Дух огня». Талех Габибов поговорил с Ксенией о будущем отечественного кино, работе над новым фильмом и отношениях с родителями.
Как ваша жизнь изменилась после 24 февраля?
Я придумала новый фильм. Который как раз связан с 24 февраля и с тем, что происходит в обществе в последние месяцы. Он будет называться «Бунтари панельных трущоб» — мы сейчас его снимаем с оператором и продюсером «Аутло». Но это будет достаточно длительный съемочный процесс, не концентрированный, как обычно.
В остальном, как у всех: уехало огромное количество друзей в эмиграцию. Я просто не могу себе пока это позволить… Вот мой брат уезжает, например, тоже.
Если бы были возможности, уехали бы?
Да. Но самая главная возможность — это возможность снимать кино. Я об этом писала у себя в Телеграм-канале: такую возможность — быстро собрать команду, найти финансирование, приступить к съемкам, — имеет достаточно небольшое количество режиссеров. Для них совершенно логично уехать, потому что ты там, где твой продюсер, который находит для тебя деньги и организует процесс. Либо если ты уже замечен международными фестивалями или давно принимаешь участие в культурной жизни Европы и Америки — таких режиссеров у нас мало. Многим приходится пока оставаться здесь.
Я, конечно, хочу в перспективе снимать фильмы для международной аудитории и, может быть, участвовать в международных фестивалях. Но сейчас здесь мой оператор и люди, которые готовы со мной работать. Премьера моего первого фильма была на Таллинском кинофестивале — это фестиваль класса «А», но этого недостаточно, чтобы тебя немедленно хотели продюсировать.
А ведь был еще показ на фестивале в Санта-Барбаре.
Да, но там я не получила никаких премий. Это прикольно, что есть эти показы, но с точки зрения бизнеса… Я не думаю, что это как-то повлияет.
Все говорят, что сейчас кино будет снимать сложнее и дороже. Вы на себе это уже ощущаете?
Пока нет. Я, честно говоря, не знаю, как это все изменится. Я писала о том, что многие будут снимать себе в убыток, но я это имела в виду относительно артхаусных режиссеров. Я слушала в «Бюллетене кинопрокатчика» стрим с Евгением Никишовым, очень крутым продюсером, в том числе артхаусным. Он говорил, что очень многие скоро поймут: таких зарплат, которые были раньше, скорее всего уже не будет, потому что будут сокращаться бюджеты.
С другой стороны, я вижу, даже в процессе кастинга, что очень многие актеры — которые, правда, уже были достаточно популярными, — они продолжают сниматься. У них предложения по съемкам никуда не исчезают, люди проводят кастинги, люди снимают. Я вчера говорила с подругой, которая занимается кастингами — она говорит, что проекты по-прежнему в девелопменте, и многие скоро начнут снимать.
Все замерли на первый месяц, не понимая, что будет, а дальше обнаружили, что у них все еще осталось финансирование, остались обязательства, и дедлайны никто не отменял, поэтому все ринулись работать. Наверное, сейчас остается какой-то хаос. Но, мне кажется, многие пытаются спрятаться в работе и снять что-то красивое.
Вы делали очень неутешительные прогнозы в своем Телеграм-канале про тупые комедии и сериалы. Только такая версия будущего есть у российского кино?
Нет, я сужу по примерам больших кризисов в других обществах. Я читала очень много статей о том, что во времена Великой депрессии или позже, в военные времена, всегда пользовались наибольшей популярностью у массового зрителя какие-то эскапистские вещи. Поэтому, собственно, я и предположила, что у нас будет так же, потому что этот кризис не пройдет за пару месяцев. Это очень сложный процесс, который скажется на всем, в том числе и на том, как люди смотрят кино. Кино же очень долго делается, это все в перспективе на два, три года вперед. Если продюсеры, инвесторы или даже государство будут думать, куда вкладывать деньги — они будут стараться больше инвестировать именно в такие вещи, а не в экспериментальные и артхаусные. В это и так никто особо не инвестировал, а теперь вообще — счастливы будут режиссеры, которым удастся обманом, обольщением, не знаю, еще как-то выбить себе деньги из людей, которые в них поверят.
Если говорить про американское кино и про фильмы, которые были популярны в эпохи кризисов… Точно так же фильмы «Нового Голливуда» по-своему рефлексировали войну во Вьетнаме. И это были одни из лучших фильмов в истории кино — и американского, и мирового. Есть надежда на нечто подобное в российском кино сегодня?
Я думаю, что, конечно, да. На самом деле, я про «новую волну» очень много думаю в последнее время в связи с тем, что сейчас я снимаю свой фильм фактически без денег. Без какого-то большого бюджета. И я вспоминаю фильмы «новой волны» — это фильмы, которые сейчас можно снять практически бесплатно, с очень небольшим бюджетом. Единственное, что тебе нужно — это актеры, камера, звук. Не так уже нужен художник, костюмы или какие-то супердекорации. Это все как раз в духе Годара и Трюффо. Выйти на улицу и просто снимать. Или снимать дома.
Режиссёры, которые у нас есть, никуда не делись. Если нет денег или не дают какого-то бюджета, все равно ты хочешь что-то снимать. А если есть камера — а сейчас очень хорошие камеры, даже недорогие, — все равно люди будут пытаться сделать что-то качественное и крутое. Если кому-то хватит таланта и упорства, чтобы это сделать, то вполне возможно, что нас будет ждать какая-то «Российская новая волна». Я, по крайней мере, на это очень надеюсь.
На самом деле, мне очень нравится тот контекст, в котором я нахожусь, в России. Некоторые молодые режиссеры, правда, уже эмигрировали, но, может, они эмигрировали не навсегда и еще вернутся и будут здесь снимать. В любом случае я буду продолжать считать их российскими режиссерами. Поэтому мне очень интересно посмотреть именно на новые артхаусные авторские проекты, которые будут появляться.
А вы можете немного рассказать о сюжете «Бунтарей…»?
Мы планируем чуть позже его анонсировать, но могу сказать кратко, что это любовная история отчасти похожая на «Мечтателей» Бертолуччи, события происходят в конце февраля и в марте 2022 года. Пока это все, что я могу сказать. Это будет очень романтичный фильм, такой легкий и поэтичный. Мне, по крайней мере, хотелось бы его таким сделать. И, я думаю, совершенно непохожий на мой первый фильм. Возможно, отчасти на советскую линию, которая как раз многим зрителям больше всего нравится: там, где трансгендер и генерал.
Вы в одном из своих интервью рассказывали, что американские кинокритики на фестивале в Санта-Барбаре ждали от вашего фильма не поэтичности и сюрреализма, а такой очень прямолинейной «агитки». А сейчас говорите, что ваш новый фильм по мотивам политических событий вы тоже хотите сделать легким и поэтичным. Это такая ваша упрямая линия — превращать болезненные темы в поэзию?
Да, это в целом свойство моего характера. Мне нравятся картины, в которых все неоднозначно с точки зрения морали. Когда сами герои тоже двигаются по моральной системе координат от добра до зла. Такой моральный релятивизм. Мне кажется, как только фильм пытается высказать какую-то однозначную и четкую позицию по такой теме… Если только это не позиция, что «война — это зло». Но высказывать такие вещи — довольно бессмысленно. Это и так очевидно, это будет очевидно из истории. С другой стороны, может быть, это не так очевидно, и лучше, чтобы каждый человек посмотрел и сделал свои выводы.
В любом случае — продолжая мысль, которую я сейчас сама прервала, — как только ты пытаешься сделать все максимально однозначно, ты скатываешься из искусства в публицистику. Я могу легко написать у себя в соцсетях что-то жесткое и однозначное на любую тему: по поводу прав активистов или по поводу моей позиции относительно «спецоперации». Но переносить это в такой сложный вид искусства, как кино, мне кажется неправильным, нецелесообразным и даже обидным для это вида искусства. Потому что для меня кино — высшее из искусств. И не хочется все упрощать и делать черно-белым.
Мне еще нравятся эти противопоставления, которые получаются, когда, например, на сцену жестокой битвы или убийства наложена романтичная музыка, или когда на любовную сцену, наоборот, наложено что-то жесткое и страшное. Так, на самом деле, во всем: на меня такие вещи производят намного более сильное впечатление, чем если ты, допустим, показываешь какую-то грустную сцену и накладываешь на нее жалостливую музыку. Это так же работает для меня с темами и с интерпретацией этих тем. Если тема сама по себе жесткая, ты показываешь какие-то жесткие вещи, то хочется как-то это скомпенсировать своей подачей, чтобы добиться максимального эффекта.
Я понимаю, что сейчас условный Запад, который всегда «условный», какие-то отдельные критики, ждут от российских режиссеров какое-то покаянное кинописьмо в духе Красильщика. Типа что мы все провалились, как нация. Но зачем для этого снимать фильм — можно написать колонку и покаяться за всех сразу, а дальше уже приступить к чему-то более многослойному.
Я тоже много думаю об этой теме и вспоминаю те фильмы, которые мне нравятся, например, о фашизме. Мне очень нравится фильм Верховена «Черная книга». И там ведь нет жесткого антифашистского высказывания — оно очевидно из фильма. Но при этом главный герой, который служит в гестапо, оказывается самым благородным и искренним человеком из всего фильма. А тот человек, который работал на сопротивление и, по идее, должен был всех спасать, оказывается главным предателем,.
Представьте, сейчас бы сняли такой фильм про эти события. Наверное, было бы огромное возмущение, типа «как посмели показать наших героев предателями, а тех подонков — благородными людьми». Это совершенно понятная агрессия, это эмоциональная такая вещь. Всегда хочется делить людей максимально жестко: вот люди со светлыми лицами, а вот люди, которых надо повесить. И я прям вижу, сейчас очень многие составляют такие списки: этот поддержал, а этот не поддержал; этот поставил себе какой-нибудь правильный значок на аватарку, а этот — не поставил. Со всех сторон — и с той, и с другой.
Поэтому я стараюсь этого сторониться, когда речь идет о кино. Не хочется делать то, что от тебя ожидают, хочется делать то, что тебе кажется красивым и правильным.
Тогда такой вопрос, немного не связанный с кино. В телеграм-каналах и статьях людей, которые поддерживают «спецоперацию», я часто вижу мысль, что происходящее идет России на пользу. Вы можете ответить согласно своей сфере — кинематографу, а не вообще в целом. В происходящем есть какая-то польза?
Мне кажется, как во всех исторических событиях — а мы живем сейчас в книге по истории, — есть и свои плюсы, и свои минусы. Конечно, прямо сейчас минусы намного более очевидны, но я такой человек, который всегда пытается найти… Я же еще предприниматель, помимо прочего. Предприниматели — самые позитивные люди из всех возможных. Мои знакомые бизнесмены уже на третий день меня спрашивали: «Ну что, как там наши контракты? Когда ты привезешь деньги?» Я еще не могла прийти в себя, а они уже радостно думали, что им сделать. Во мне это тоже отчасти есть.
Во-первых, я пытаюсь максимально эмоционально отстраниться от всего, что сейчас происходит в Украине. Потому что, ну… это трагедия. Но, с другой стороны, мне реально интересно посмотреть, как люди, предприимчивые, энергичные, будут пытаться выходить из этой ситуации. Не хочется просто упасть на пол и умереть. Как-то нужно жить и снимать дальше. И для российского кино, возможно, это тоже станет началом чего-то.
Как смотреть кино крутых режиссеров, чтобы быть в контексте — мы сто процентов найдем способ, для этого уже давно, к счастью, придуман «Pirate Bay» и так далее. Мы не будем так отрезаны от контекста, как режиссеры Советского Союза.
Что касается техники — она подорожает. С другой стороны, у нас уже есть закупленная техника, и людям, которые с этой техникой сидят, нужно будет тоже адаптироваться и кому-то ее продавать.
Государство начнет спонсировать российское кино. Мне почему-то очень нравится наш нынешний министр культуры Ольга Любимова, хотя я с ней лично не знакома. Не знаю, почему, может, это обманчивое ощущение. Но, тем не менее, что может позволить себе спонсировать государство — это явно не то кино, которое лично мне нравится. Возможно, будут какие-то картины на широкую аудиторию, но при этом сделанные талантливо. Есть, например, картины, которые делал Билли Уайлдер — одновременно и гениальные, и на массовую аудиторию. Теоретически, все это сделать можно, но я не знаю, будут ли у нас такие авторы.
Какие еще будут возможности? Возможно, мы больше погрузимся в китайский и индийский кинематограф...
И иранский, и северокорейский…
Да, да, да, всех «братских» народов. Но это тоже будет интересно. Есть ряд азиатских режиссеров, которые мне дико нравятся — например, Вонг Карвай, — но я не могу сказать, что очень хотелось бы, чтобы весь этот кинематограф хлынул на нашу территорию. Возможно, это будет уже следующее поколение кинематографистов, которое вырастет на этом кино. Мне интересно, как оно повлияет на их восприятие нашей фактуры.
В общем, какие-то возможности, видимо, открываются. Но эти возможности пока настолько неочевидные, что, во-первых, сложно даже понять, что это за возможности, во-вторых, ими сейчас немедленно воспользоваться, и, в-третьих, оценить, как это будет — хорошо или плохо для всего кинематографа или конкретно для меня. Для этого нужно время.
Но я молодой человек, мне тридцать три. Мне не близка позиция того, что нужно закончить свою карьеру и бичевать себя до скончания дней из-за решения, которое приняла не я, и больше никогда не снимать кино. Эмоционально я, конечно, находилась в таком настроении, но я себя из него вытащила и не хочу в него возвращаться. При этом, естественно, предпринимая все возможные действия, чтобы выразить свою позицию в других форматах или помочь беженцам и так далее.
Но я в любом случае настроена снимать и пытаться делать настоящее кино, в которое я верю, несмотря ни на что.
Все эти люди, которые испытывают бессилие, неспособность повлиять на ситуацию — кино может им сейчас помочь? И искусство вообще?
Конечно. Искусство — вообще лучший способ погрузиться в какую-то историю, которая не связана с твоей жизнью на ближайшие полтора-два-три часа. Меня это всегда спасало, и спасает сейчас.
Многие же и до этого так кино использовали. Люди живут жизнь, которая им не нравится, от которой они устали, от которой они хотят сбежать — у них есть возможность пойти в кино и посмотреть фильм о богатых, которые тоже плачут. Или посмеяться. Или перенестись в какую-то совершенно другую страну, о которой они не имеют никакого представления, или в мир, который существует только в воображении художника. Это же прекрасно. Поэтому люди и ходят в кинотеатры — чтобы это воздействие было еще более полным и мощным.
Вы еще писали в своем Телеграм-канале про какую-то сериальную заявку, которую вы закончили. Расскажите о ней.
Я написала с декабря прошлого года уже три сериальные заявки и пытаюсь их к кому-нибудь пристроить.
Одна история — это жесткая сатира на мир пиара. Некий референс для меня — сериал Ианнуччи «Гуща событий», в котором показывается мир британских политиков, пиарщиков, журналистов — такой странный мир, в котором, кажется, все идиоты и никто ничего не понимает. Но при этом это очень смешно, и герои — обычные люди. Их жалко, и они тебе все равно нравятся.
Поскольку я в 23 года открыла свое пиар-агентство, и до сих пор оно у меня есть… Это не то чтобы мое такое отношение к этому бизнесу, мне пиар и реклама нравятся. Но, мне кажется, показывать этот мир будет круто именно в такой атмосфере и с такой точки зрения.
Вторая история — про месть. Про нелегальных иммигрантов, про наркотики, про криминал. Если я скажу больше, то это будет уже спойлер. История немного в духе «Трилогии о мести» Чхан Ук Пака.
Третья история — про еретический женский монастырь на Урале. Главная героиня — девушка. Это мистическая история, там есть немного и от «Соляриса» Тарковского, и от «Молодого папы». Я больше говорю референсами, чтобы можно было представить себе атмосферу, потому что пока эти истории никто не взял и не просил меня написать развернутый сценарий. Наверное, не стоит об этом говорить.
Это очень разные истории. Думаю, что буду писать еще, пока не найду наконец ту сериальную заявку, которая позволит мне снять сериал в России. Я очень на это надеюсь. Но пока нет такого совпадения между тем, что я пишу, платформами и продюсерами.
Есть какие-то последние российские сериалы, которые вам понравились?
Российские?.. (Долгая пауза) Нет.
А фильмы?
Мне очень понравился «Китобой» Филиппа Юрьева. Понравились «Медея», «Купе №6». А, ну и «Разжимая кулаки» Киры Коваленко, конечно же — это шедевр. Если честно, я смотрю довольно много российского кино и очень редко о нем пишу. Фактически о всем русском, что мне понравилось, я написала у себя в Телеграм-канале.
Помню, у вас там была замечательная заметка про рекламу перед фильмом «Хочу замуж».
Во-первых, мне честно очень нравятся эти актеры, которые в нем снимаются: и Кристина Асмус, и Милош Бикович, и, конечно же, Сергей Гилев, потому что я вообще его фанат. Я смотрю все, в чем он снимается.
Это не плохой фильм… Вообще, мне не стоит, наверное, что-то говорить про российское кино, если я не его фанат. Но я скажу про актеров. У меня есть ощущение, что не во всех ролях их полностью раскрыли так, как надо. Но они мне нравятся, потому что я смотрю на них и понимаю — это мои актеры, я знаю, как снимать их так, чтобы они остались в этих ролях где-то в истории кино. У меня всегда такое ощущение. Я не говорю о том, что я могу это сделать, что фильм сам по себе будет такой.
В «Аутло», например, у нас был Женя Шварц. Он снялся недавно в «Караморе» в роли Феликса Юсупова — кстати, обожаю этого исторического персонажа. Но все равно мне кажется, что даже небольшая роль в «Аутло» раскрывает его с той стороны, с которой, может быть, он сам и побоялся бы себя раскрыть, будь это не артхаусный проект. Понятно, что он пока еще молодой артист — но мне все равно кажется, что это одна из лучших его ролей. Безотносительно того, как получился сам фильм.
Мне почему-то кажется, что я умею работать с актерами и что-то от них получать. Мы общались с Сергеем Гилевым, чтобы он играл у меня главную роль в новом фильме. Не получилось. Но я понимаю, что это была бы, наверное, лучшая его роль из всего, в чем он снимается.
Как вы могли заметить, периодически я звучу очень самоуверенно.
Почему он отказался?
Я не могу сказать, у него были очень уважительные причины. И я надеюсь, что дальше смогу его снимать — он очень крутой, и я его очень уважаю. Абсолютно гениальный человек.
Короче, я стараюсь следить за всем, что снимают известные и подающие надежды российские режиссеры, и вижу достаточно много. Если за год было два русских фильма, которые мне очень понравились — я считаю, это огромный успех. У нас индустрия не настолько большая, чтобы их появлялось больше. Понятно, в европейском или американском кино, фильмов, которые мне нравятся, намного больше. Но сравнить их бюджеты и возможности с нашими — это несопоставимые вещи.
Сейчас российские фильмы исключают из программ международных кинофестивалей, как это было с «Казнью» или с «Оторви и выбрось». Как вы к этому относитесь?
Я считаю, что это неправильно — думаю, это было эмоциональное решение, принятое исходя из контекста. У них тоже, наверное, были бы проблемы. Может, они подумали про свою потенциальную аудиторию, которая видела бы это в афишах или приходила на фильм. Может, они подумали, что будут активисты, которые будут протестовать против появления этих фильмов.
Но сейчас Серебренникова взяли в Канны. Я очень этому рада, потому что это шаг в нужном направлении. Во-первых, уже прошло какое-то время, люди уже тоже обдумали эту ситуацию и поняли, наверное, что нет смысла отменять российскую культуру. Это будет потеря в целом для всей мировой культуры. Потому что у нас много прекрасных режиссеров, и будет еще больше. Особенно сейчас — понятно же, что не только мой фильм будет рефлексировать происходящие события: появится еще очень много других фильмов, которые будут отчасти на ту же тему. Сколько фильмов выходит про войну – и все интересные, очень много прекрасных фильмов.
Поэтому русский голос не нужно заглушать, каким бы он ни казался неправильным или неуместным. То есть окей — полгода, за исключением Серебренникова, но дальше я бы на месте фестивальных кураторов начала бы обратно добавлять российское кино, если оно действительно интересное.
От этих отмен и исключений есть какой-то эффект? Это может на что-то повлиять?
Честно говоря, не вижу. По идее, все эти отмены должны быть направлены на российскую элиту, которая принимала решения о спецоперации. Это же не русский народ и не российские режиссеры принимали такое решение. С нами вообще никто не посоветовался. Нас даже на выборах президента не всегда особо спрашивают. А тут…
Окей, кому-то из элиты заблокировали яхты там, что-то еще. Я, кстати, не знаю, насколько они были причастны, но, наверное, в какой-то степени они поддерживали текущий режим — чтобы режим поддерживал их. Такие санкции я более-менее понимаю. Но применять санкции, которые касаются обычных людей, типа блокировки карт или запрета на российское искусство… Причем это часто происходит вне зависимости от политической позиции режиссера. Спросили бы Ладо или Кирилла, какое их мнение. Я сомневаюсь, что их вообще кто-то спрашивал.
Окей, Гергиеву запретили концерты. Насколько я понимаю, он действительно часто поддерживал Путина. Я, кстати, не знаю, насколько он великий дирижер. Может быть, есть российские дирижеры, которые намного больше достойны концертов, в которых он участвовал. Об этом, конечно, сложно судить, но здесь хотя бы видна какая-то причинно-следственная связь. Но в основном никаких причинно-следственных связей нет: либо эти решения принимаются на эмоциях, либо это общее стремление, типа «давайте просто полностью задавим российскую экономику, российскую культуру, все, что связано с Россией через все население России, чтобы это повлияло на людей, которые принимают решения». Но оно так не работает, не повлияет. Не та ситуация, не тот лидер, которому это было бы важно. В любом случае, я не политик и не политолог — все, что я говорю, это исключительно мое личное мнение. Но мне кажется, что культуру, все, что связано с искусством, нужно отменять в самую последнюю очередь. А желательно не делать этого никогда.
Давайте уйдем от политики. У меня есть вопрос насчет вас. Вы рассказывали, что в детстве вас не водили в кинотеатры, а к телевизору подпускали не более, чем на 15 минут. Почему так?
В те положенные 15 минут нам предоставлялась полная свобода, и можно было смотреть все, что угодно. У моих родителей была такая теория — если я буду смотреть телевизор, то это будет не телеканал «Культура» или развивающие передачи. Короче, они хотели, чтобы мы не смотрели ничего лишнего и, как часто выражаются люди того поколения, «не засоряли свой мозг всякой ненужной информацией». Чтобы мы читали правильные книжки, учились, ходили в консерваторию, играли на фортепьяно и снова учились. Конечно, тогда методы моих родителей казались мне сомнительными — но, оценивая результаты, мне кажется, что отчасти они были правы. У меня есть брат, он очень крутой и очень умный, и учился в МГУ на физфаке — поэтому вполне возможно, что это ограничение по развлекательному контенту было правильным. В любом случае, когда мы стали старше, у нас появилась возможность обходить эти ограничения, и весь развлекательный контент мира я все равно посмотрела.
Я попробую предположить: фильм «Аутло» вашим родителям не очень понравился.
Да. Я до последнего момента им не говорила про это. Мне кажется, разговор об этом зашел, когда уже я получила призы на «Духе огня». Они от меня чуть не отреклись. Точнее, как бы временно отреклись, а потом мы снова как-то научились взаимодействовать, и до сих пор у нас это запретная тема. Мы так с ними договорились, что мы просто не говорим о том, что я снимаю кино. И уж тем более о том, что я сняла такой фильм. В моей семье, когда я приезжаю к родителям, к бабушке с дедушкой, этой части моей жизни просто не существует.
Звучит немного жутко.
Да, ну а что делать? Да, мои родители очень консервативные люди. Раньше меня это очень бесило, но со временем привыкаешь. Они все равно дорогие мне люди, они очень добры ко мне и очень много делали и продолжают делать, чтобы я была счастливой. Они стараются, по крайней мере. У нас с ними, на самом деле, довольно много столкновений: в какой-то момент оказалось, что они расисты, потом вот эта история. Периодически такое случается, к сожалению. Но все равно они мои родители, и я их люблю. У меня вообще часто бывают такие ситуации, когда люди, которые мне важны, не разделяют каких-то очень важных для меня идей.
Расскажите о последнем фильме, который вас утешил.
Я думаю, что это «Варяг» («Northman») Роберта Эггерса. Несмотря на то, что я смотрела его в ужасной копии с Pirate Bay, все равно он произвел на меня очень сильное впечатление. Это потрясающе, когда ты даже не все видишь и не все понимаешь из текста, но все равно считываешь образы и развитие характеров. Я не смотрела его первый фильм, мне не очень понравился второй — и я дико рада, что третий фильм получился таким, это огромный прогресс по сравнению с «Маяком». Благодаря этому фильму он вошел в узкий круг абсолютно гениальных режиссеров. Я всегда дико радуюсь, когда вижу такое, когда молодые и красивые люди так быстро прогрессируют. Он же сам выглядит еще как один из актеров, который мог бы у него сниматься. Всегда очень круто, когда видишь такое яростное и свежее авторское высказывание.
