Дмитрий Давыдов работал школьным учителем в якутском селе Амга, вел кинокружок для подростков и снимал любительские короткометражки. В 2016 году его полнометражный дебют «Костер на ветру» стал победителем канадского фестиваля «ImagineNATIVE». 12 мая в прокат вышла новая работа режиссера — драматичный роуд-муви «Нелегал». Талех Габибов поговорил с Дмитрием о якутских протестах, иммиграции и новом фильме.
Расскажите о вашем новом фильме «Нелегал».
Это история о молодом киргизе, который приезжает в Якутию. У него есть своя семейная трагедия, проблема, которую он пытается решить.
Сценарий был написан в 2015 году, мы его планировали снять в 2016. Это должен был быть мой второй фильм, но тогда я не смог получить финансирование. Сложно было объяснить местным чиновникам, что такой фильм будет важным, интересным. Работа отложилась. Тем более что у нас в Якутии в 2019 году волнения начались — якуты против киргизов.
Там, кажется, был случай с изнасилованием.
Случай с изнасилованием, и прям около двадцати тысяч молодых людей собрались и грозились всех убить.
Убить всех иммигрантов?
Ну да, чтобы все отсюда уехали. Громили ларьки, их там ловили. Очень напряженная ситуация была.
И тогда встал большой вопрос: вообще стоит ли такое снимать? Но потом, после «Кинотавра», ко мне обратились московские продюсеры, и я им предложил этот проект. Потому что он был в принципе готов, просто запустить его надо было. Благодаря им в прошлом году мы сняли фильм.
Вы в одном интервью рассказывали, что в своих последних фильмах вы повторяетесь и высказываетесь на одни и те же темы. В «Нелегале» от этого удалось уйти?
Нет. Возможно, это была работа над ошибками. Это фильм, который рано или поздно необходимо было снять — для меня лично, чтобы избавиться уже от этого. Когда я снимал свой первый фильм «Костер на ветру», тогда уже был написан сценарий. То есть это такой ранний этап: сама история, идея, стилистика. Все равно идея довлеет, поэтому пришлось повторяться. Там очень много от моего первого фильма. Я в интервью говорил, что хочу меняться, но, наверное, я буду меняться в других фильмах.
В следующих картинах будут эксперименты?
Они уже есть, мы сняли два фильма, сейчас готовим их к прокату. Вот они маленько другие. Там больше фольклора, больше чего-то лингвистического, этники. Там другие жанры абсолютно.
Это та самая музыкальная комедия?
Это «Песни лета», потом фильм «Эдэрсаас» — «юность» по-русски. И сейчас мы летом будем снимать… Там будет трилогия, где мы создали свой народ. У этого народа своя культура, свой язык, свой обычай, свои обряды. И они в лесу живут, такие лесные жители. В первом фильме «Песни лета» мы их познакомим со зрителем, в этом году он, наверное, выйдет. Потом мы снимем продолжение — с этой же своей вселенной. А в следующем году попробуем на российский масштаб это перенести и сделать уже неякутскую историю. Не будем ограничивать себя якутской культурой, чем-то региональными. Мне гораздо интереснее что-то свое сделать. Там такой синтез: и балтийский фольклор у нас есть, и славянский, русский, украинский, еще северный, чукотский.
Вы сказали, что у них свой язык. То есть герои общаются на языке, которого не существует в реальности?
Да, они разговаривают на своем языке, у них там свои правила жизни, свои обычаи. Своя бытовая культура: как они здороваются, как общаются, что кушают. Это эксперимент тоже, попробуем. Может быть, это окажется весело, интересно.
Как зритель будет понимать, о чем говорят персонажи? С субтитрами это будет?
Нет, без субтитров.
А, мы должны будем догадываться.
Я думаю, там не будет сложностей… В первом фильме у них прям был ритуал, летний праздник. Мы сделали наподобие Ивана Купалы. У многих народов есть такой праздник — летнее солнцестояние, и у скандинавов есть, и у нас. То есть проходит празднество, и в течение этой ночи происходят всякие ритуалы, истории любви, крики, возгласы.
А во втором фильме мы попробуем, чтобы они заговорили. Я думаю, зритель поймет, о чем они говорят, потому что там обсуждают все-таки простые вещи: «Где дорога?» — какие-то такие. Там не будет больших, фундаментальных, сложных диалогов. Я думаю, гораздо интереснее, когда зритель сам будет интерпретировать то, что сказали герои.
Исполнитель главной роли в «Нелегале» Эржан Даулетбеков — он ведь непрофессиональный актер. Как вы его нашли?
Мы обращались и в московские агентства, и в Киргизию к нашим коллегам, в Казахстан, в Узбекистан. Я понимал, что мне нужен типажный актер. И я искал больше взрослого, где-то двадцать лет, двадцать два года. Чтобы уже был юноша, зрелый.
А потом… у нас в Якутске есть Уулжан Даулетбекова — писательница, молодая девушка, которая написала книгу про жизнь киргизов в Якутии. Эта книга вышла два года назад. Я ей показал сценарий, она вошла в мою съемочную команду и сказала, что у нее есть младший брат. 14 лет мальчику, восьмой класс, живет в Бишкеке. В России никогда не был, по-русски плохо говорит. И как-то мы попробовали, через Zoom начали общаться, делать видеовизитку, какие-то пробы.
Я понял, что, в принципе, он сможет сыграть. И это очень интересно, что он в России не был. А где Якутия находится, он вообще не знал. Поэтому он приехал, и сразу, буквально на следующий день, начались съемки. Мне важна была его реакция, впечатления о снеге, о природе. Вот это его шоковое состояние, которое в фильме, — у него реально была такая реакция на вещи.
Вы рассказывали, что Валентина Романова-Чыскыырай многое добавила от себя в роль в фильме «Пугало». А когда Эржан все больше адаптировался на съемочной площадке, он начинал привносить что-то свое, как актер?
Здесь, наверное, сработала моя учительская жилка. Он, как ребенок, воспринял меня, как старшего брата, как учителя, поэтому полностью слушался, старался. И я изначально понимал, благодаря опыту работы над «Пугалом», что если это непрофессиональный актер, то желательно все диалоги убирать. Потому что если непрофессиональный актер начинает говорить, это выглядит ужасно. Поэтому изначально у Эржана прям очень мало фраз. Мы перед съемками все лишние фразы убрали из сценария.
Потом мы его специально не кормили. Когда в фильме у него начался роуд-муви, его путь, его голод — в кадре его реальный голод, который был в жизни. Мы три-четыре дня его вообще не кормили. Потом потихоньку стали откармливать, яблоко в день давали.
Да, возможно, что-то привнес, потому что… он не профессионал, он — типаж. Ты, как профессионал, подстраиваешься под возможности человека. Все равно это все было не так кардинально: у нас все прошло просто, без всяких изменений или выдумок. Он там такой упорный, спортивный и добрый. Он же мальчик четырнадцати лет, он наивный еще — вот это он, наверное, в кадре, в герое смог передать.
Он сейчас хочет стать актером, мне говорят. Я с ним не общаюсь. Он прямо загорелся съемками. А у них проблема — у них же там воспитание другое. Он единственный сын, должен остаться в семье, заниматься сельским хозяйством. А у него сейчас дилемма: он хочет попробовать себя дальше в кино. По-моему, там родители не очень-то и горят желанием, чтобы он дальше пробовался.
Вы думаете о том, чтобы еще его снять в своих фильмах?
Вряд ли. Это же от истории зависит. Я, например, Валентину тоже вряд ли уже сниму. Потому что это типаж — а где его использовать, я не знаю. Если был бы актер профессиональный, который с актерской базой, умеет работать с другими ролями — тогда возможно. А тут непрофессионал, мы использовали типаж. Просто повторяться в следующих фильмах? Вряд ли.
Расскажите о женщинах-режиссерах якутского кино.
Если пройтись по именам: это Любовь Борисова, самая известная, наверное, якутская женщина-режиссер. Ее фильм — «Надо мною солнце не садится».
Потом у нас есть Марианна Сиэгэн — это известный якутский продюсер, она выпускала топовые фильмы, например, «Мой убийца». Сейчас она пробует себя в режиссуре.
Сейчас вот я продюсер российского, якутского проекта «Белый пароход». Там режиссер — молодая девочка из Якутии, Инга Шепелева. Это ее дебют. Возможно, в следующем году уже будет релиз фильма.
В основном, конечно, якутское кино — оно мужское. По большей части, женщины у нас на каких-то других позициях работают: художники, вторые режиссеры, гримеры.
В своих соцсетях вы регулярно делитесь впечатлениями от книг, которые прочитали. Есть ли какая-то книга, которую вам очень хочется экранизировать?
«Парфюмера» хотел экранизировать, но это уже сделали. Это одна из моих любимых книг.
А так я считаю, что хорошая экранизация редко получается. Ну, с «Парфюмером» получилось: там и фильм шедевральный, и сама книга отличная. В основном, если экранизировать, получается очень плохо. Все равно — книга всегда лучше.
Я сейчас свою книгу пишу, маленько хочу в литературу уйти. То есть от кино постепенно, возможно, уйти во что-то другое. В этом году попробую дописать. Не знаю, что дальше.
Это будет роман, сборник рассказов?
Это роман. Там история современная, возможно, даже европейская, поэтому, я думаю, она прокатит. Она не этническая и не про сельский быт.
А можете кратко намекнуть на сюжет?
Нет, наверное. У меня привычка о будущих проектах очень мало говорить. Если начинаешь говорить — потом что-то не получается.
Я спросил про экранизацию, потому что, например, ваш коллега по якутскому кино Владимир Мункуев в своем последнем фильме экранизировал книгу о Якутии польского этнографа Вацлава Серош...
Я был в Польше на могиле Серошевского буквально в конце прошлого года. Мы с Вовой обсуждали долго этот проект. Еще до написания сценария. Там сама история интересная.
Кстати — не знаю, этично, не этично говорить, — у нас есть очень давняя идея экранизировать «Сон Макара», рассказ Владимира Короленко. Я живу в селе Амга. Короленко приехал сюда и написал здесь рассказ, такой зимний, святочный рассказ про сельского местного мужика, который умирает и попадает к Богу, и Бог начинает его судить — очень интересный текст. И Мункуев интересовался экранизацией, и я пытаюсь, постоянно задумываюсь об этом. Но мы вдвоем понимаем, что это очень сложно экранизировать. Поэтому вряд ли возьмемся в ближайшем будущем.
Вы ведь раньше работали в школе. Школьники, которым вы преподавали, смотрят ваши фильмы? Какая у них реакция?
У меня последний выпуск был начальные классы, там дети еще маленькие, вряд ли они смотрят. Они просто слышали, скорее всего. Знают фильм «Пугало», но вряд ли они его смотрели.
А коллеги-педагоги?
Да, многие смотрели, все ходили в кинотеатр. Ну как? Хорошо, хвалят. Гордятся как бы. Постоянно встречают, говорят: «Вот… режиссер ходит». В хорошем отношении радуются за меня, потому что меня тут все знают с детства, с рождения. Конечно, большая поддержка от местных жителей.
Спецоперация, то, что сейчас происходит со страной и вместе с этим с киноиндустрией — как это отразится на якутском кино?
Якутское кино — это же часть российского кино. Поэтому, как и в российском кино, «правильное» кино сейчас будет поддерживать правительство. Свободное, свободолюбивое кино сейчас не будет приветствоваться. Поэтому ситуация непонятная.
Вы рассказывали, что режиссеры якутского киносообщества очень близки, часто друг с другом общаются, все обсуждают. Какая была реакция якутского киносообщества на все это?
Не очень хорошая, на мой взгляд. Мы об этом стараемся не говорить. Вот у нас есть группа, в которой мы буквально сегодня обсуждали, что мы вне политики. То есть мы политику вообще не обсуждаем. Чисто рабочие вопросы. Но все равно, конечно, все понимают, что…
У якутского кино был очень хороший трамплин — это фестивальное продвижение. Понятно, что в массовый российский прокат якутские фильмы… ну, они будут стараться выходить, в этом году пять или шесть фильмов мы выпустим в российский прокат — но российский зритель то все равно не будет ходить на якутское кино. У нас был хороший вариант — развивать якутское кино благодаря участию в фестивалях. У нас хорошие зарубежные продажи шли. А сейчас это все это смылось, обрубилось. Хотя бы на год — но все равно. Поэтому сейчас я понимаю, что ситуация сложная, не очень хорошая.
И у нас прокатчики страдают, как и в России. В России, наверное, похуже, потому что мы сейчас стараемся выпускать по два фильма в месяц. У нас есть запас, около двадцати фильмов, которыми на год мы можем обеспечить кинопрокат. Хотя бы какая-то помощь прокатчикам, чтобы они полностью не загнулись. А в России, говорят, к осени 50% закроется. Там уже ситуация плачевная, говорят.
Как обстоят дела с разными частными фондами, например, «Синет Сахавуд», или с какими-то сторонними инвестициями и поддержкой якутского кино?
Мы принимаем закон о кино. В прошлом году обсуждали с правительством — и вот, у нас в Якутии будет свой закон. Соответственно, будет постоянное финансирование. У нас два года уже проводились субсидии от местного Минкульта.
«Синет», вроде, продолжает работать. Я спрашивал, в этом году они тоже будут субсидии выдавать. Но сейчас ситуация неопределенности, поэтому будет ли там что-то продолжать работать — не знаю, вопрос.
Задумываетесь о том, чтобы как-то отразить в своих следующих фильмах то, что происходит со страной сейчас?
Как раз в следующем фильме, в августе хотим снимать. Он планировался давно, до событий, в прошлом году еще. Но там некоторые сюжетные линии прямо про сегодняшний день, про конфликт, про военные действия.
Но… Я постараюсь это сделать, но понимаю, что, во-первых, финансирование на такое правительство мне не даст, поэтому мне сейчас надо за три месяца что-то найти. И вряд ли я получу прокат на такое кино. Если я как-то смягчу, в какую-то красивую обертку все это сделаю — возможно, Минкульт пропустит. А так…
Конечно, хочется высказаться, но не так в лоб, как это некоторые режиссеры сейчас пытаются делать. Я вот знаю, что сейчас планируются съемки проектов прямо-таки антивоенных. Мне же хочется что-то про эту тему маленько сложнее сказать.
То есть это будет такое многослойное кино, но все равно с политическим подтекстом?
Наверное, да. Там глобальный смысл, и про сегодняшний день, и про политику, и про общественный строй. На самом деле, история там очень простая. Возможно, даже сказочная. По жанру не знаю, как определить, такая мистическая притча. Но я думаю, что умный, грамотный зритель увидит в этом темы, которые я там спрячу.
Продюсер Александр Роднянский говорил, что теперь российским режиссерам лучше эмигрировать и снимать за рубежом.
Да, понятная же позиция. В ближайшем будущем российское кино, которое будет сниматься, — это правильное в понимании государства кино. Будет очень много патриотического кино. Вот что я делать не хочу. Таким людям, как я, которые хотят что-то свое, им в идеале, как Балагов, как Серебренников, желательно уехать. Если у тебя есть возможность, если ты хочешь дальше открыто свою позицию заявлять. У меня возможности уехать нет. Поэтому постараюсь как-то здесь выживать.
