23 июня в российский прокат вышла новая картина писателя, режиссера и сценариста Алекса Гарленда. О том, почему броского и вызывающего проговаривания проблемы вслух иногда бывает недостаточно, рассказывает Софья Шенгелия.
Кратко:
Чтобы прийти в себя после трагического расставания с мужем, Харпер снимает уютный домик в английской глубинке, где оказывается в эпицентре пугающих странностей. Хоррор-конструктор: по инструкции от Адама собрать монстра Франкенштейна.
Подробно:
В дискурсе о современном хорроре имя Алекса Гарленда заслуженно вызывает любопытство и интерес. Продолжающий очевидную тенденцию пугать посредствам философского доведения до крайности и выхода за ее пределы, режиссер уже не в первый раз обращается к тактике разумного отвращения. То, что еще в «Аннигиляции» вызывало ощущение телесного дискомфорта, теперь поворачивается к зрителю лицом и настойчиво требует внимания к себе. Точный разговор о человеке конвертируется в обширный монолог о человечестве. Сбрасывая оболочку научной фантастики, Гарленд зарывается еще глубже в землю, вместо старой структурированной кожи выбирая пеструю одежку, будто бы сотканную из всего имеющегося у него в запасе культурного арсенала.
Сильная и независимая девушка-невроз по имени Харпер (Джесси Бакли) берет в аренду небольшой, но совершенно очаровательный домик вдали от цивилизации после сомнительного разрыва с мужем — услышав о желании супруги развестись, тот то ли намеренно, то ли случайно совершил удачную попытку суицида. Трагическое событие не дает Харпер покоя. Гнетущее чувство вины вместо того, чтобы испариться на свежем воздухе, лишь увереннее культивируется: правда, не без помощи чуднóго арендодателя (Рори Киннер) и прочих с ним схожих жителей маленькой деревушки. Жителей исключительно мужского пола. Стоит ли удивляться, когда подозрительные пугающие события вторгаются в и так беспокойную жизнь девушки?
Тенденция выставлять и без того совсем не глупый жанр с приподнято-интеллектуальной стороны породила плеяду новых режиссеров, которые разве что не каждый кадр своих фильмов пытаются наполнить вторым, а то и третьим дном, отсылающим к культурным истокам. Смешать поп-культуру, «библейские отсылки», древнегреческую трагедию, современные гендерные исследования, языческие мотивы и тщательно взболтать — во время просмотра «Рода мужского» в голове навязчиво крутится досадная мысль: «А не показывают ли мне случайно новый фильм Ари Астера?». Избавившись от научно-фантастической строгости, умеющий (или уже все-таки умевший) удивлять Гарленд будто бы теряется в открывшемся для него мире безграничных возможностей, а потому выбирает путь хорошо истоптанных тропинок. Снова яблоки, снова древние алтари и полыхающее зелеными оттенками лоно природы. Очевидная прямолинейность набора образов приводит к поиску иного средства, способного взбудоражить зрителя: проблема в том, что излюбленная Гарлендом работа с телесностью теперь доводится до критической точки непосредственности и превращается в банальность, способную возбудить разве что неискушенного посетителя кинотеатров. Но разве может зарекомендовавший себя режиссер и писатель столь неожиданно и неловко скатиться до уровня однообразных приемов и образности? Наверняка за набором тривиальностей должна скрываться куда более глубокая, пусть даже неудачно реализованная идея — и идея есть, только вырвана она будто бы из соседнего, не менее сомнительного дискурса.
Популярнее, чем смотреть на абьюз глазами жертвы, разве что рассказывать о том, как мастерски жертва справляется с пережитым негативным опытом. Что удивительно, основной поток вопросов к проблематике фильма возникает в связи не с постепенно набивающей оскомину фигурой главной героини, а с той ситуацией, тем мужским миром, в который она помещена. Не маскулинным, а именно мужским. Будто бы откатываясь на десятилетия назад, Гарленд вновь поднимает вопрос о женском и мужском, но на самое видное место ставит важное примечание: «Смотрите, я на правильной стороне!». С не вызывающим уважения мазохизмом режиссер исповедуется в мужской слабости, зависимости и беспомощности, выставляет напоказ хрупкое эго и вроде как ждет, что его вот-вот начнут хвалить за способность честно и с недюжинной злостью говорить о своих недостатках. Только не настало ли время не просто называть существующие проблемы вслух, а наконец предлагать способы их решения?
