Этой осенью режиссер Андрей Кончаловский предлагает обратить «Взгляд в прошлое»: в разных городах и даже странах проходят ретроспективы, приуроченные к 75-летию мастера и 50-летию его творческой деятельности.
Источник фото: kinopoisk.ru
Андрей Сергеевич, как возникла идея фестиваля?
Не нужно из этого раздувать что-то особенное — юбилейный фестиваль! Просто ретроспектива. Хочу молодых зрителей познакомить с тем, что я делал в течение 50 лет. И все!
Все-таки целевая аудитория — молодежь?
Ну да. А тем, кому больше сорока или пятидесяти, и они видели мое кино, возможно, будет интересно пересмотреть его на большом экране. Я не могу привести иных аргументов. Не ходите, если не хотите, но если в зале окажется два человека, я все равно буду с ними говорить от души и начистоту.
Ваши фильмы будут представлять знаменитые актеры, в том числе зарубежные — и … Почему именно они? По дружбе?
Да у них время есть! Еще, по-моему, собиралась прилететь . Я со всеми, кто у меня снимался, в хороших отношениях, но «дружу» — это слишком громко сказано. Но к Максу, например, я отношусь как к своему ментору, он же работал с .
Нынешний смотр приурочен к 50-летию вашей творческой деятельности…
Это все формальность и условность полная!
А в каком возрасте вы осознанно занялись творчеством?
Смотря каким… Когда в шесть лет ребенок начинает рисовать какие-то глупости, это уже творчество, а когда он врет родителям — это еще большая творческая деятельность! Кино я занялся, когда бросил консерваторию.
В программе ретроспективы — премьера «Трех сестер» в Театре Моссовета. Вы довольны этим спектаклем?
Я доволен тем, что работаю в театре, а довольным спектаклем пока быть нельзя, потому что он растет, он еще не готов. Но я доволен тем, что поставил пьесу Чехова от начала до конца, не изменив ни одного слова. Чехова очень трудно ставить. Я рад, что до конца доиграл эту симфонию.
Одна критикесса по горячим следам написала в фейсбуке, что Кончаловский растерял свой цинизм и поставил нежный спектакль о невозможности любви. Но ее коллега тоже в фейсбуке задался вопросом: «Человек в возрасте, благополучный, состоятельный, семейный, довольный жизнью ставит «Трех сестер». Зачем-то, значит, ставит. Почему же он не дал нам понять за три с половиной часа — зачем?» Прокомментируете?
Все, кто пишет обо мне что-либо, все они правы! Глупо комментировать комментарии по поводу. Я предпочитаю, как дети, кивать на все головой.
И все-таки, Андрей Сергеевич, почему вы, приглашая выдающегося художника делать костюмы, сами занимаетесь сценографией? Она для вас неважна?
Как это неважна?!
Да вы же не раз заявляли, что на сцене Чехова можно играть в любых декорациях, что для театра главное — интонация, а вот визуальный ряд важен для кино… Ну и пригласили бы профи!
Я много чего говорю в разные моменты дня и тут же забываю. Я, наоборот, считаю сценографию настолько важной, что решил ее сделать сам. Декорация может убить Чехова! Особенно, если взять декорацию Художественного театра 1901 года. Сегодня подобная эстетика не воспринимается вообще! Сценографию к моссоветовским «Трем сестрам» и «Дяде Ване» я сделал сам, потому что считаю, что во мне погиб выдающийся архитектор. Считайте, что я говорю это всерьез. Вот я и сублимирую неудавшуюся карьеру архитектора в этих декорациях. Что такое архитектор? Это тот, кто организует пространство. Организация пространства в театре чрезвычайно важна! Меня увлекает идея универсальности декорации. Сейчас, например, придумываю сценографию для Шекспира и одновременно для античной трагедии.
Шекспир — это не «Король Лир» с Валерием Золотухиным? Кажется, вы уже отказались от этой идеи?
С Золотухиным или нет — я не знаю, потому что меня не отпускает Театр Моссовета, но это «Король Лир», а может, и что-то другое. В 2004 году я поставил «Лира» в Польше с в главной роли, и мне хочется, чтобы московская публика ознакомилась с моим решением этой трагедии.
А кто в Театре Моссовета сыграет Лира?
Никто пока ничего не знает. В том числе и я.
В программе вашей ретроспективы запланированы лекции...
Лекция — это какая-то хреновина! Я же не лектор. Это просто встречи с людьми, которые придут, надеюсь, для того, чтобы задавать вопросы о том, что их волнует. И очень важно попытаться ответить им. Или не ответить, чтобы они эти вопросы никогда не задавали. Надеюсь, мои ответы будут интересны не только тому, кто спрашивает, а всему залу. А вообще общаться с людьми — это удовольствие, потому что обычно на съемочной площадке редко бывает диалог или беседа.
Тяжело ли вам быть Кончаловским, оправдывать груз имени и прежних заслуг?
Тяжело-не тяжело — это всегда относительно. Когда я думаю, как тяжело принцу Чарльзу или звездам, вынужденным прятаться от журналистов, или политикам, которые должны выверять каждое сказанное слово, я понимаю, насколько я — несвязанный обязанностями человек! Удовольствие заключается в том, чтобы говорить правду и чтобы тебя за это не распяли и не посадили, остальное все нормально. А сейчас чуть что-то ляпнешь — и тебя потащат в суд: оскорбление чувств верующих и так далее. Это новая тенденция, которая будет иметь деструктивные последствия. Вот это мне уже не нравится. А отвечая на ваш вопрос — нет, не тяжело.
Боитесь провала нового спектакля или фильма?
Лукавство сказать, что нет, не боюсь. Я делаю что-то для того, чтобы поделиться с другими своими представлениями о добре и зле, о прекрасном, если хотите. И если зрителя моя попытка не трогает, это расстраивает. А с другой стороны, я, в общем-то, пофигист. Пофигист, но шрамы есть. Есть вещи, о которых думаешь с болью.
Вы любите награды?
Приятно, когда мне их предлагают, а я имею возможность отказаться.
Но вот к 75-летию вам почему-то не дали орден...
Это что-то значит, что не дали. Это меня выделяет. Это значит, я что-то значу.
Власть на вас раздражается за ваши заметки и выступления?
Я не знаю, честно говоря. Думаю, нет. Я же не борец, на площади не хожу. Мы же шуты для них. Власть не должна нас воспринимать всерьез. Она серьезно относится к людям, которые могут остановить пять заводов, вот это серьезно. А мы, люди искусства, так… мы — рыбки в аквариуме. Власть может бросить туда крошки, а может — чуть перекрыть кислород. Культура — как дохлая кошка у Сэлинджера, она не имеет цены.
Что вас потрясло за последнее время? Может, встречи с великими людьми?
Пожалуй, самое большое впечатление — от общения с сопрано . В 1985 году в Ла Скала она пела Татьяну в моей постановке «Евгения Онегина», а после мы работали с ней над «Пиковой дамой». Она — гений! Без претензий и без самомнения. Это такое редкое соединение гения и смирения, которому надо учиться… Еще на меня глубочайшее впечатление производит математик Григорий Перельман, хотя я никогда не встречался с ним лично. Этот человек живет в других измерениях по отношению к homo sapiens, что уникально.
